Налил. Какая вкусная текила. Не имеет вкуса совершенно, но сразу бьет в голову.
– В жопу лайм.
Бармен хмыкнул и все же поставил блюдце перед Миланой.
– Можно, я воздержусь?
Да что хочешь, то и делай. Текила бьет в голову. Соль разъедает губы. Практически так, как слова Марата разъедают душу. Ладно, черт с тобой, давай свой лайм.
Все, что угодно, давай. Лишь бы не вспоминать, как бархатно, мягко звучит голос Марата, когда он произносит это имя – Зиля. Имя его жены. Да плевать, что бывшей! А дети – дети бывшими не бывают. И как глубоко, проникновенно, тепло звучит его голос, когда он говорит о сыне или о дочери. С ней, с Миланой он никогда не говорил таким голосом. Этот мужчина давно и безнадёжно занят. Он принадлежит другим – женщине с именем Танзиля, юноше с именем Рустам и девочке с именем Гульнара. Он не свободен. Никогда не был и теперь нет. Печать в паспорте ничего не значит. Отсутствие кольца на пальце ничего не значит. Марат Ватаев – не про ее, Миланы, честь. У него штамп в паспорте, обручальное кольцо на пальце, двое детей. Были или есть – уже не важно. Если Милане не хватило ума понять, что это значит, когда ей было восемнадцать, то сейчас, в двадцать восемь – самое время понимать такие важные вещи.
– Бармен, повторить.
***
Можно подумать, что эта другая девушка. В низкий хвост собранные волосы, объемный худи, джинсы, кроссовки. Но эта она. Там самая, которая сегодня сшибала с ног всех окружающих мужчин своей сексуальной харизмой. Та самая, которую он когда-то сам…
Марат от входа в ресторан наблюдал, как к Милане подсаживается какой-то хмырь из числа то ли местных, то ли командировочных. Какая разница! Масленый взгляд говорил сам за себя.
Отвали, урод. Не про твою честь девочка.
***
– Ма-рат… Ха-са-но-вич… Ка-кой сюр-приз…
– Сколько она уже выпила? – Марат крепко держал Милану за локоть. Нахмурил лоб на пантомиму бармена, состоящую из пальцев двух рук. И резко сдернул девушку с барного табурета. – Достаточно.
– Это не тебе решать!
– Зато мне решать – закину я тебя сейчас на плечо и унесу, как мешок картошки, или ты все же сохранишь подобие приличия и пойдёшь со мной ногами.
Милана лишь прошипела что-то – чисто как змея. Но позволила себя увести из бара.
***
– Будешь читать мне лекцию?
– Нет.
– Как жаль… – пропела она. – А я уже настроилась.
Марат промолчал. Он пытался думать. Что надо ее уложить в постель. Увериться в том, что уснула. В конце концов, он за эту фифу перед Артуром отвечает.
А потом уйти к себе. Так будет правильнее всего. Марат любил, когда правильно. В его жизни все было правильно. До того момента, когда в ней появилась Милана Балашова.
– Ну, раз не будет лекции, значит, я ложусь спать.
Объемный худи полетел на пол.
Твою мать…
Туда же отправились джинсы.
Дважды твою ж…
– Раз уж ты все еще тут – помоги расстегнуть бюстгальтер, – она повернулась к нему спиной.
Вот сейчас прямо разбежался.
Спать ее уложить. Безумная идея. Трижды идиотская. Опрометчивая. Надо уходить. Но ноги словно приросли к полу. А глаза не отрывались от точеной женской фигуры в одном черном белье.
– Какой же ты… не джентльмен, Марат Хасанович.
Милана ловко завела руки за спину и сама быстро расстегнула крючки на белье. И оно отправилось на пол. А Милана снова повернулась. Облаченная только в полупрозрачные кружевные трусики.
Гореть ему в аду…
Она изменилась. И тело ее изменилось. Но оно все такое же… такое же невозможно красивое и притягательное. Безумно желанное. Все так же стройны длинные ноги. Все такой же плоский живот. Но линия бедра стала будто более крутой. А грудь… грудь стала более пышной. Все такая же дерзко торчащая, но более округлая. Уже не девичья. Женская.
