– Только о первых ваших шагах, Саша, – усмехнулась Тоня. – А если быть точнее, о первых звонках, после которых, собственно, и начинается самое главное представление. И как постановка, удалась?
– Вполне, – заверила я. – Все роли разыграны, как по нотам, чему есть свидетельство в виде красивого баритона и цветных фотоснимков. Как заказывали, Антонина Юрьевна.
– Тебе помочь с расшифровкой, Шурка? – деловито встряла Ксенька.
– Я сама попробую, Сень, ладно?
– Смотри, а то у меня сейчас есть время.
– Я думаю, Александра вполне справится и без нашей помощи, – улыбнулась Антонина. – С её-то слухом перевести голос в буквы – раз плюнуть.
– Не буду спорить, – хмыкнула я. – Сень, я чего пришла-то. Наташка сказала, ты мои наушники утащила.
– Да-да, они у меня, – Ксюша отодвинула верхний ящик своего стола и выудила оттуда чёрные проводки. – Забирай, подруга.
– Спасибо, – я запихнула наушники в карман юбки и спрыгнула с подоконника. – Тогда я пойду. Работы до фига и больше, а ещё меня шеф попросил помочь с текстом и фотками для Вольского.
– С фотками? – Тоня с Ксюшей удивлённо переглянулись. – А почему именно тебя? Разве ты разбираешься в фотоделе?
– Кстати, о фотоделе! – ударила я себя по лбу и вновь залезла на подоконник. – Ты знаешь, Ксенька, кто у нас теперь будет работать?
– Кто?
– Ну, подумай, подумай сама. Человек, который очень хорошо разбирается в этом самом фотоделе.
– Да откуда я знаю, Шурка?
– Вспомни, подруга, как я вам всем уши прожужжала про одного фотографа с выставки.
– А, тот самый? Как же его… Птичкин?
– Бабочкин! – я очень изящно помахала руками в воздухе. – Но это ещё не все сюрпризы! Ты знаешь, кто скрывается под этой оперившейся личинкой?
– Да говори уже, Шурка, не тяни!
– Митька Шапкин, собственной персоной! – громовым голосом закончила я.
– Да ладно! – опешила моя подруга. – Ты уверена?
– Ещё как! Я видела его десять минут назад, как вижу тебя сейчас, и он пришёл как раз устраиваться к нам на работу. Фотографом. Вот.
– Ну и дела-а-а, – протянула Ксенька. – А он тебя узнал?
– По голосу, – хмыкнула я.
– А ты его?
– А я его совсем не узнала. Прикинь, ни одного подозрения не возникло.
– Да-а-а… Ну и новость!
– А кто такой этот Шапкин-Бабочкин, барышни? – заинтересовалась Антонина.
– Вы как раз тогда в отпуске были, Антонина Юрьевна, – вспомнила Ксенька, – когда наша Шурочка ходила на фотовыставку, откуда прибежала с совершенно безумными глазами. Я, сказала она, таких пронзительных фотографий ещё никогда не видывала.
– Чем же они вас пронзили, Саша?
– Словами это трудно передать, Антонина Юрьевна. Они все были чёрно-белые и такие острые, что этим своим остриём вонзались в самую душу. Нет, не могу объяснить. Но думаю, теперь мы все сможем их оценить, раз Митька будет работать тут, в «Симфонии».
– Что ж, интересно, интересно, – улыбнулась Антонина. – Люблю, знаете ли, качественное искусство.
– Знаем! – в один голос воскликнули мы с Ксенькой.
Наша Антонина Юрьевна, помимо своей непосредственной профессии журналиста, обладала ещё и тонким чувством стиля и вкуса, что отражалось не только в её постоянных посещениях театров, выставок и концертов, но и в умении надевать на себя такие штуки, которые на других смотрелись бы слишком эксцентрично, но на нашей Тонкой Тоне – изящно и оригинально. К слову сказать, Антонина Юрьевна, к своим пятидесяти с хвостиком, обладала великолепной фигуркой гимназистки, и это при том, что у неё было трое взрослых детей! Хотела бы я иметь такие данные, уж тогда никакой, даже самый гениальный, художник не прошёл бы мимо моей красоты!
