– А я что говорю! Тетёха – она и есть тетёха, – ничуть не обиделась я.
Я и сама себя таковой считала. Толстая неповоротливая баба – это я и есть.
– Глупенькая ты, – поддел меня плечом Митька. – Я же совсем в другом смысле! Ты ведь нравилась мне в школе, разве ты этого не замечала?
– Я нравилась? – повернулась я к нему всем корпусом. – Ты что, обалдел? Да это ты мне нравился, если хочешь знать! Да что там нравился, я же страдала по-настоящему!
– Не выдумывай, Санька, – с сомнением в голосе сказал Митя. – Я ничего такого не замечал. Это я на тебя запал, когда разглядел в свете софитов.
– Каких ещё софитов, Шапкин?
– Помнишь, мы делали постановочное фото в актовом зале? Приволокли откуда-то настоящие профессиональные софиты, соорудили подиум для смельчаков, и первой на этот подиум посадили тебя. Накрыли какой-то красной тканью, направили свет с разных сторон и щёлкали до умопомрачения. Тогда-то я и разглядел, какая же ты красивая, Ковалёва.
– Это ты просто на красную тряпку среагировал, – пробурчала я. – Нормальный инстинкт молодого бычка.
– Дурёха, – ласково сказал Митя.
– Ещё какая! – подхватила я.
Мы замолчали. Прозрачные колечки стайкой потянулись ввысь. Полетели на юг, наверное. Тоже инстинкт природы.
– Всё равно бы у нас тогда ничего не вышло, – сказала я.
– Почему это? – удивился он.
– Опомнись, Митя! Мне было пятнадцать лет!
– Ну и что? Раньше вон рожали в двенадцать, и ничего.
– А потом ты вообще уехал, так что нечего теперь и говорить об этом.
– Ты первая начала, – поддел меня Митька. – А знаешь, Сань, я даже рад, что между нами тогда так ничего и не случилось.
– Почему?
– Потому что! – хмыкнул он. – У нас с тобой не осталось плохих воспоминаний и неправильных шаблонов поведения тоже не выработалось.
– Ну и что?
– А то, Ковалёва! В новые отношения мы войдём с тобой с чистыми руками и незапятнанными мыслями.
– Какие новые отношения, ты что, Шапкин! – рассмеялась я. – Ладно, идём домой, а то я замерзать стала.
– Домой? – ухмыльнулся он. – Оговорочка по Фрейду, милая?
– Да ну тебя! – смутилась я. – Так, окурки тут не бросай, Дом этого не любит.
– Ну раз дом не любит… – Митька послушно поднял брошенный бычок и отнёс его к урне, которая стояла у порога. – Идём, Санька. Сильно замёрзла?
– Немного, – я поднялась по ступенькам. – Ничего, сейчас чай выпью и согреюсь. Ты вообще надолго к нам, Митька?
– Пока твоё сердце не завоюю, Ковалёва, – с усмешкой сказал он.
– Значит, навсегда, – в тон ему ответила я, открыла дверь и нос к носу столкнулась с Зиминым.
Лицо его было мрачнее тучи. «Опять что-то случилось?» – мимоходом подумала я. Впрочем, мгновение спустя брови Петра Петровича вернулись на своё привычное место. Он перевёл взгляд на Митю.
– Дмитрий, прошу вас, зайдите ко мне на минутку, – шеф взглянул на часы. – А вы, Александра, не забыли о нашей встрече?
– Конечно помню, Пётр Петрович. Буду как штык!
Я тоже посмотрела на высокие старинные часы, которые стояли у нас в холле. Ого, до пяти осталось всего полчаса!
– Ладно, Мить, я побегу работать.
– Давай, Санька! – Митька скользнул губами по моей щеке и направился вслед за шефом.
Я кинулась к лестнице.
