Читать онлайн Лайа Дало - Над нами

1. ГЛАВА 1. Похороны. Алиса

Объятья в самый страшный час пусты, не спасают от боли и страха. Разве что на секунду отвлекают от безжалостной тьмы, той, что разгрызает сердце на тысячу кусочков, да и только. Вроде бы, эта секунда ничего не значит, но именно она порой отделает нормальность от шага в бездну, дает мгновенье передышки истерзанной душе.

Объятья сменялись объятиями, а я все стояла и смотрела на бездну у моих ног. Жуткую, попахивающую сыростью и безысходностью. Комья земли глухо ударяли по крышке гроба и от каждого такого удара во мне все содрогалось.

Бум. Неизбежность.

Бум. Одиночество.

Бум. Боль.

Под крышкой гроба лежит тело. Тело, некогда бывшее моим братом. Как так?! Как такое вообще возможно?! «Покойник» и Сашка – эти слова не должны соседствовать в одном предложении! Не могут!

Меня мотало по спектру эмоций, бросая из крайности в крайность, из апатии в буйное отрицание, из депрессии в жажду мести и обратно. И по кругу, и все это в течение нескольких минут. А потом опять. При этом какая-то часть мозга все еще оставалась холодной, спокойной, созерцала бардак внутреннего мира с легкой иронией и раскладывала чувства на химические составляющие.

Можно ли сохранить рассудок, если не очень-то и хочется? Было бы проще, намного проще скатиться в банальную истерику, рыдать над гробом и бросаться в стылую землю следом за братом. Холодная, логичная часть меня подтвердила – это дало бы необходимую разрядку, позволило бы сбросить зашкаливающее напряжение. Катарсис, после которого «чистый лист» новой жизни был бы возможен.

Но имею ли я право на него? На «чистый лист»? Лучший враг логического «Я» - принципиальный подросток-максималист, привет из недавнего детства, говорил – «Нет». Не имею права.

Пока я не найду виновных.

- Алиса, прими мои соболезнования. Я знаю, вы очень любили друг друга...

Пустые объятья, пустые слова, повторяющиеся раз за разом. Соболезнования боль не облегчают. Вообще. Наоборот даже. Пока ты их не слышишь, вроде как можешь держать себя в руках, вроде как удаётся думать о другом, отстраниться, отсечь себя от удушающей реальности. Вот он побочный эффект соболезнований, они вовсе не утешают, но открывают шлюз эмоций, кран для нескончаемого потока слез. И вроде уже все выплакала, но стоит услышать «мне так жаль», как глаза опять наполняются слезами.

А сердце злостью.

«Так жаль»,«он был таким хорошим»,«нам всем будет его не хватать» … Серьезно?! А вы его вообще знали?! Кто вы такие?!

Кстати, не самый простой вопрос. Кроме двух-трех лиц, знакомых не было. Или же это из-за постоянных слез все черты смазывались, не складывались в образы? Без разницы. Я не узнавала окружающих, да и плевать.

Все равно нас всегда было двое – я и Сашка. Родители погибли, когда мне едва исполнилось три года, брату было почти восемнадцать. Как ему отдали опеку надо мной? Не знаю, никогда не спрашивала. Возможно, свою роль сыграли деньги, возможно двинутый характер братца – если Сашка что-то вбил себе в голову, остановить его было нереально. Брат решил, что я его ответственность – брат меня вырастил.

В общем и целом, в Александре Крейне сочетались совершенно несочетаемые черты, делая его самым очаровательным и невыносимым человеком из когда-либо живших на свете. В этом я была уверена на все сто. Идеализировали ли я брата? Возможно. Имело ли это значение? Никакого. Он был и останется стержнем, на котором держался мой мир, моим лучшим другом и партнером во всех начинаниях. Пятнадцать лет разницы между нами были пропастью только в чьи-то глазах, мы же всегда говорили на одном языке, малопонятном окружающим. Да и много ли было тех, «окружающих»? Не особо. Мы старательно выбирали близких, редко кого допуская в личный круг.

- Ты хорошо держишься, Алисонька, молодец…

В ответ пришлось только крепче стиснуть зубы, чтобы не ляпнуть что-то уж совсем дикое. Вот так всегда. Люди видят лишь фасад, не утруждая себя более глубоким копанием в чужой душе. А уж это «Алисонька»… Но я же «молодец», я же «держусь», так что грязная драка с вырыванием патл на похоронах будет неуместна. Да и не на похоронах тоже. Не мой стиль. Не наш.

Нашем стилем было удивлять народ, оставаясь недосягаемыми.

Молодой пацан, берущий опеку над малолетней сестрой и вопреки всем предсказаниям достойно справляющейся с непростой задачей. Мелкая сопля, серьезно кивающая на наставления старших и идущая напролом к любой поставленной цели, будь то понравившаяся булочка или выбор университета.

Ага, мы и тут отличились.

Сашка решил стать искусствоведом, я же хирургом. Оба выбора неожиданные, плохо поддающиеся какому-то обоснованию, кроме классического «хочу». Что примечательно, ни один из нас ни разу не пожалел о своем решении. Насколько бы сумбурными не были бы прочие области жизни, особенно личной, карьера была величиной постоянной для «двинутых Крейнов». Сашка с упоением отдавал всего себя любимому Ренессансу, я с не меньшей маньякальной одержимостью – резанью людей. Да-да, черный юмор мне был присущ с раннего возраста, а проф деформация только углубила и без того специфический подход к осознанию действительности.

Пожалуй, в этом была особая прелесть, очередная грань нашей игры в жизнь – мы активно изображали нетипичных представителей наших специальностей. На Сашку всегда смотрели, как на старшего, правильного, ответственного, серьезного. Да, он и был таким! Когда дело касалось моего воспитания или его работы. Во всем остальном… Знали бы они, какой оторвой он становился в свои редкие выходные…

Вот такой вот сухарь-искусствовед и девочка-конфетка со скальпелем в руках.

Ну да, я же всегда была «воздушной девочкой», с обманчиво хрупкой внешностью, большими, наивными глазками и мягкой улыбкой. Вот уж точно образ романтической барышни! Рот открывала пореже, чтобы не создавать у общества когнитивный диссонанс, поэтому к сомну моих достоинств чаще всего добавляли «скромница наша». Во-первых, точно не их, во-вторых, из скромности во мне было… Да мало, что было.

Воспитание и манеры были лишь результатом того, что Сашка очень доходчиво умел объяснять последствия.

Последствия аварии родителей. Последствия того факта, что они нам оставили немаленькое состояние. Последствия принятия «вдруг» объявившихся дальних родственников. Последствия любой моей истерики или каприза. Последствия плохих оценок. Последствия даже клочка правды о нашей жизни. Мы хранили свои большие и маленькие тайны ото всех, пряча правду на самом видном месте. По сути, мы оба являлись крайне асоциальными личностями, зацикленными друг на друге, умело притворяющимися «нормальными людьми». Он защищал меня, я защищала его, вместе мы были непобедимы.

До того рокового дня.

- Малыш, я отъеду ненадолго. Возможно, буду поздно, не скучай.

Ага, это он умел, вплести в одну фразу два несовместимых понятия – «ненадолго» и «поздно». Впрочем, меня подобное не удивило. Сразу стало понятно, что у брата завелась новая пассия, тогда подумалось, что может хоть на этот раз что-то посерьезней двух встреч в неделю с необязательным сексом и обязательными подарками к памятным датам и праздникам. К его дежурным девушкам я давно привыкла, вернее к их абстрактному образу. Он никогда нас не знакомил, предпочитая не смешивать семью и «релаксацию». Так что для себя я давно определила – кого первого приведет в дом, та и будет настоящей.

Увы, в дом он ее так и не привел. Стал пропадать все чаще, возвращался все с более шальными глазами и глупой улыбкой, но упорно держал на расстоянии от меня. Почему? Спрашивала, много раз. Сашка только загадочно улыбался и лепил ничего не стоящие отговорки.

Стеснялся меня? Своей девушки? Неа, не верю. Меня он сам воспитывал, так что стесняться не позволило бы самолюбие, то же и про девушку – раз выбрал, раз стал относиться почти серьезно, значит было за что. И все же не знакомил.

В последний раз я насела на него как раз накануне… накануне. Вот уж воистину – в последний раз. Мы даже немного поругались, не так что бы сильно, но осадок остался. Последний разговор с братом на повышенных тонах. Пусть и в нашем стиле, с обоюдными подколками и морем двусмысленных шуточек, но все же не тот разговор, что хотелось бы запомнить.

Я же больше никогда не услышу его голос…

Самое страшное – это осознание слова «никогда». Никогда больше не насмешит своей идиотской шуточкой, никогда больше не выбесит безапелляционными требованиями, никогда больше не скажет «малыш». Никогда. Больше. Не. Кошмарные слова, выворачивающее внутренности, до тошноты, до истерической икоты.

- А знаете, на прощании гроб почему-то был закрытый… - ветер донес шепот из-за спины, и я поежилась, и от холода, и от неприятной правды.

Гроб был закрытый – это да.

Там, в небольшом «прощальном зале» погребальной конторы, организованном на западный манер, на постаменте гроб стоял закрытым. Ибо страшно, так страшно, что ни один postmortemгример не справится.

Когда я приехала на опознание… черт, как же мерзко об этом думать… Да, тогда я его увидела. Увидела то, что от него осталось. Нет, ЭТО уже не было Сашкой. Манекен из ужастика. Муляж, но никак не некогда живой человек.

Первой реакцией было отрицание, а потом… Потом накрыло по-настоящему.

Мертвецами меня не напугать. Практика в морге отучила бояться. Повидала я всякие случаи, были и после насильственной смерти, были и немытые бомжи, на них, кстати, чаще всего и разрешали тренировать руку – все равно некому опротестовать. В общем, дело было не в запахе. И даже не в рванных ранах на лице, почти откушенной шее и разодранной одежде, бурой от засохшей крови. Нет, дело было в том, что в этом остывшем месиве из плоти все еще угадывался мой Сашка.

Прежде чем перед глазами потемнело, мозг успел зафиксировать и проанализировать детали. Судя по состоянию, нанесены при жизни. Фатальной скорее всего оказалась рана на шее, задеты главные кровеносные сосуды. Нанесены острыми предметами, не ножом, а… когтями. Крупными. Ран от атаки медведей я не видела на живую, но что-то такое припоминала.

Потом так и сообщили «скончался в результате нападения крупного хищного животного». Несчастный случай, нашли в лесу. Рядом несколько имений богатеньких буратин, побогаче нас с братом. Видимо кто-то из них дома держал медведя, ведь в тех лесах они давно перевелись. Или может забрел какой шатун. Не ясно, не выяснено. Идет следствие.

Почему-то я была уверена, что следствие ни к чему не придет. Уж больно подозрительно бегали глазки у отчитывающегося полицейского, а у меня не было связей Сашки, чтобы умело надавить. Это он всегда решал такие вопросы, я же… Черт, я же теперь без его поддержки, без знаний всех этих маневров.

- Алисонька, пойдем, тут машина рядом. Сейчас в тепло сядешь, а то руки совсем ледяные.

Руки и вправду были ледяные, как и сердце.

Подхватила меня какая-то тетка, кажется дальняя родственница, что-то вроде Матильдымелькало на задворках сознания.

- Тетушка Мати сейчас обо всем позаботиться…

Точно, Матильда. Сашка ее еще называл Мати-Хвати, за непрекращающиеся попытки прибрать нас и наше состояние к рукам. Мы ей, конечно, вряд ли были нужны, а вот дом и счета в банках – вполне. Вроде брат говорил, что ей хватило наглости опротестовать завещание, но семейный адвокат встал на нашу сторону и отбил все нападки.