Артиллерист снял фуражку, вытер пот со лба, размазывая пыль по лицу.
– Один-два выстрела, может, и успели бы сделать, а толку никакого, броню не пробить. Но и у нас тогда шансов выжить не осталось бы, а к своим выйдем, бронебойными снарядами разживемся и устроим гитлеровцам сюрприз. Командование приказало разбиваться на мелкие группы и двигаться к переправе в Паричи. Мы дивизионом решили держаться, вместе начали воевать, значит, и дальше так пойдем. Днем опасно, немцев на дорогах полно, если нарвемся, даже развернуться не успеем. Сами в лесу сможем спрятаться, а вот их под мышку не возьмешь и не убежишь. – Николаев ласково погладил запыленный ствол «сорокапятки». – Еще немножко пройдем и будем подыскивать место для стоянки.
– Здесь пока спокойно, никого не встретили, – кивнул Луценко, – но лучше держать ухо востро.
– Может, у вас сахарку или сухарей лишних найдется? – устало улыбнулся младший лейтенант. – Два дня как еда закончилась. Один раз рискнул – послал ребят в деревню, каравай выпросили, пока мы в лесу сидели. Сами поели и лошадок угостили. Им-то, бедным, тяжелее, чем нам. По пути траву для них рвем, но этого мало.
Развязав вещмешки, десантники поделились с артиллеристами провизией, которую их командир тут же убрал в ящик передка, оставив четыре сухаря. Видно было по глазам, что расчеты пушек были голодны, но тем не менее Николаев отдал эти сухари лошадям, ласково похлопав их по мордам. Те с удовольствием приняли угощение, легонько пофыркивая толстыми губами.
Бойцы разулыбались от такой мирной и доброй картины, от которой веяло домашним уютом, спокойствием, словно не было рядом никакой опасности.
– Сами позже поедим, как на днёвку устроимся, – словно оправдываясь, обратился к своим подчиненным Николаев. Те, соглашаясь, молча кивнули, сглатывая слюну. Черные от пороховой копоти, в разорванных гимнастерках, через которые виднелись кровавые ссадины, невыспавшиеся, с чертовски усталыми глазами, голодные, они, прошедшие кровавую кашу жуткого смертельного начала, как наивные дети, умеющие ценить простые вещи, стояли и, по-доброму улыбаясь, смотрели на жующих лошадей.
Показав путь, ведущий к паричской переправе, до которой оставалось почти три десятка километров, десантники сошли в лес, а артиллеристы двинулись дальше.
Иван встал на краю дороги и долго смотрел им вслед, пока мерно покачивающийся ствол заднего орудия полностью не растворился в утренних сумерках.
«Вот они, настоящие воины, – думал он, – хоть сейчас и отступают, но назвать их поверженными нельзя. Столько пережили, но не сломались, сохранили внутренний стержень».
Подойдя к Глуску, десантники обнаружили, что город занят врагом и взять его одним взводом точно не получится. Попробовали устроить засаду на одной из дорог, но из этого тоже ничего не вышло, только зря пролежали полдня в лесу рядом с мостом через ручей. Немцы, словно почувствовав неладное, даже не появились там.
На следующий день, издалека заметив загоравших около глусской МТС гитлеровцев, подобрались поближе и открыли по ним стрельбу, но на выручку противнику тут же пришли подразделения городского гарнизона, которые мощным огнем накрыли десантников. Хорошо, что обошлось без жертв, спасла небольшая канава, надежно укрывшая от прямых попаданий. Тем не менее пришлось в спешке ползком выбираться из-под града пуль, свистящих над головой. А вскоре сзади раздались первые ухающие разрывы мин.
