– Будьте готовы к рассвету, – сказала она и почувствовала, как сердце раскололось надвое.
Меркулов довольно подмигнул и отправился восвояси.
И тут же её замутило, закружило голову, а земля поплыла, точно быстрые воды реки. Надана зажмурилась, сжала кулаки, чуть согнула ноги в коленях.
«Стою твёрдо. Вижу путь. Иду вперёд».
Она повторила слова, которым научил её дед, когда становилось худо, снова и снова, а когда наваждение растаяло, глубоко вдохнула, глянула в небо и успокоилась.
Ясная, холодная ночь обещала быть бессонной, но важной. Надана поведёт незнакомых русских туда, куда они хотят. Получит деньги и уедет отсюда. Никакой Кулик ей не нужен.
Спустя неделю. Июнь 1927 года. Тайга в окрестностях Ванавары
Надана шла медленно, размеренно, покачиваясь из стороны в сторону. Тропа под её ногами то появлялась, то исчезала, но ей было всё равно. Она падала, лежала без движения, смотрела в тусклое, подёрнутое дымкой небо, удивлялась: «Где же солнце?» Потом вставала и снова шагала вперёд. Она не видела дороги, не узнавала знакомые места, и только ноги, словно повинуясь чужой воле, перемещали её измученное тело в пространстве.
Не было ни боли, ни страха. Лишь пустота. Серая, безжизненная, обволакивающая, как туман, как дым затухающего костра. В ней таяли воспоминания и мысли. Почему она здесь? Куда идёт? Лишь желание выжить вело её куда-то вперёд.
Ночь сменяла день. Когда силы заканчивались, Надана садилась, прислонившись спиной к широкому стволу сосны или лиственницы и закрывала глаза. Она думала: придёт зверь, съест её, и она станет кучкой обглоданных костей, которые сначала пропечёт солнце, потом умоют дожди, но они долго-долго будут белеть под деревом, пока не превратятся в прах, и никто не узнает, что сделалось с Наданой.
Она даже хотела этого. Но зверь не догнал её, прошёл мимо, словно она была хуже падали. Она и была хуже падали. Растерзанная, с отпечатком смерти на обратной стороне глаз. Случилось то, чего она никогда не забудет.
Но наступал новый день, Надана поднималась, едва разгибая затёкшие конечности и шла дальше. Скоро она услышала мягкое журчание, пошла на звук и оказалась у ручья. Упала на колени, уткнулась лицом в воду и начала жадно лакать, как собака. Ничего вкуснее она в жизни не пила. Потом умыла глаза, щёки, губы, соскребла с рук кровь, впитавшуюся в кожу крепче ольхового настоя, которым красят оленьи шкуры, и очнулась от морока.
Она жива.
Чудовище не тронуло её, но те люче, которых она привела к чёрному камню, умерли в страшных муках. Их крики до сих пор стояли у неё в ушах. И смачное, довольное чавканье, с которым болото пожирало останки изувеченных тел.
К полудню она вышла к фактории Ванавара, и озираясь вокруг, словно впервые видела чёрные избы и мирно пасущихся в загоне оленей, поняла: дед Юргин ушёл к предкам. Она осталась одна на всей земле.
***
– Вот, держи. Я продала твоих оленей. Тут не всё, конечно. Кое-что пришлось отдать Иванку, он подсобил с похоронами. – Варвара, грузная, суровая, хоть и ещё молодая баба, протянула ей рубли. Надана не глядя сжала непривычные бумажные деньги в кулаке.
– А как?..
– По вашим обычаям. Покажу где. Пей чай-то.
В комнате, где жила и принимала больных Варвара, пахло травами и сдобным тестом. Несмотря на свой неласковый вид, женщиной она была доброй и нежадной. В помощи никому не отказывала. Вот бы остаться тут навсегда. Сидеть вот так, глядя в окошко, дышать теплом, знать, что рядом кто-то есть.
