– К машине! Надо наружу… Скорей…
Надя открыла окно и помогла девочке выбраться. Потом начала перелезать сама, и в это время за дверью всё стихло. Девушка на мгновение задержалась, пытаясь понять, чем завершилась схватка, но решила не испытывать судьбу.
Снег под ногами хрустел громче обычного, когда они в полной темноте добирались до машины. Таня, как назло, то и дело падала. Надя и сама еле шла: ноги, отбитые тяжёлыми ботинками Сани, стали похожи на гири. Она терпеливо, раз за разом, помогала девочке встать, и они шли дальше.
Таня торопливо забралась на заднее сиденье и устроилась в одеяле, укрывшись с головой. Через небольшую дырочку в ткани с волнением смотрела, как Надя пытается завести «Таурус», многократно поворачивая ключ зажигания. От этого томительного ожидания тревожно билось сердце, подскакивая внутри. Когда машина, наконец, ожила, стало не так страшно, спасение показалось совсем рядом.
Над полем раздался крик. Саня, изувеченный, покусанный, двигался по их следам и что-то орал, сотрясая воздух. Надя вздрогнула. Мысленно она уже успела навсегда проститься с ним, и вдруг он опять оказался рядом. Из-за ран мужчина двигался странно, часто падал, полз и снова вставал…
Фырчащее авто резво тронулось с места, словно живое существо, которому передался страх хозяина. Надя мысленно возблагодарила всех богов сразу за то, что они покидали жуткий завод живыми. «Таурус» прыгал по ледяным кочкам, уверенно двигаясь в темноте.
Какое-то время Саня был виден в зеркало заднего вида. Надя опасалась, что он нагонит их – как бывало в фильмах. Мужчина орал вслед как сумасшедший, матерился и от бессилия кидался снегом, потом упал и больше не поднялся…
– Он отстал? – не высовываясь из-под одеяла, спросила Таня.
– Да, – сипло отозвалась Надя.
– Не догонит?
– Нет, уже нет. Дай мне воды… Там где-то фляжка…
– Ты на меня будешь ругаться? – Таня принялась рыться в вещах, попутно оценивая, что за консервы они везут.
– Да, буду. Только потом.
– Ладно, – вздохнула Таня. – Ой, а у тебя синяк на лице.
– У меня всё тело как сплошной синяк, но это пройдет, – Надя взяла фляжку и жадно начала пить. Горло неприятно саднило, казалось, стало труднее дышать.
– Тебе некрасиво с синяком, он красный какой-то. Давай больше не будем спать на заводах, ладно? Там страшнее, чем тут!
– Да уж… Не будем! – Надя крепче сжала руль. – Мне тоже не понравилось.
– Ну еще бы! – философски кивнула Таня и убрала фляжку обратно. – Ты и палку потеряла там. Но это не страшно. Мы новую найдем. Хорошо, что еда с нами осталась. Это важнее!
Жестокий мир иначе взращивал детей. Более шустрыми, способными, сообразительными, но во многом – равнодушными к чужим бедам и жестокими. Это было трудно принять, но Надя знала одно, что теперь так нужно и что этот период страшного людского мора точно однажды закончится. Дети вырастут, станут героями войны с эпидемией, и начнут растить других детей. Они будут лелеять их как хрупкие цветы, оберегая от всего на свете.
Все истины были верны и неверны одновременно, – Надя уповала лишь на ту, что открывалась ей в каждом из дней, не выстраивая больше своего далекого будущего, живя лишь в «здесь и сейчас».
