Пальцами правой руки оглаживаю скулы, щеку, подбородок. Ухмылки уже нет. Губы плотно сомкнуты. Не задумываясь тяну пальцы к ним, но гулкое переглатывание Алекса заставило снять наваждение. Резко отдёргиваю руку и отворачиваюсь. Даже жмурюсь, мысленно коря себя за несдержанность.
– Почему волки? – желая сгладить неловкий момент, спрашиваю первое, что пришло на ум.
– Что? – сипло переспросил мужчина.
Вздрагиваю. По телу прошла дрожь.
«Что случилось? Почему я так реагирую? Неужели, не видевшее долгое время секса, тело, решило взбунтоваться именно сейчас?»
Собираюсь с силами и поясняю:
– Почему из всех животных ты решил заботиться именно о волках?
– Волках? А, волках, – Алекс прочистил горло и продолжил, – Мы заботимся не только о волках. Просто началось всё с двух маленьких волчат, которых как-то нашли в капкане. Возникла идея. И теперь у нас своего рода центр реабилитации для всех диких животных, который стал чуть ли не самым эффективным. Наши выпускники лучше всех адаптируются к условиям родного дома. К нам отравляют большую часть найдёнышей. Но, к сожалению, это не решает всех проблем. Таких малышей с каждым годом становиться всё больше, а финансирования нет. У нас есть медвежата, лисята, рысята. Да, волков чуть больше, так как их выводки больше и их, как правило, недолюбливают и даже, когда не требуется пытаются уменьшить численность. Истребить вовсе. Благодаря тому, что рядом заповедник нам удаётся не только вырастить их, но и дать начало дикой жизни.
– Это, благородно. Наверно.
Теперь и мой голос сел. И всё из-за того, что волнение и замешательство вдруг, без перехода, сменилось страхом и негодованием. Пусть я сама завела эту тему, но любое упоминание о волках, и я вижу скалящуюся пасть, что когда-то клацала прямо в моё лицо. Вспоминаю тот страх и оцепенение, когда двенадцатилетняя я, сидя на сырой земле, жалась к стволу дерева, которое увы никак не могло защитить от разъярённого волка. Потом темнота и эта же пасть раздирает горло моего отца, а вторая пасть, другого волка, помогает.
– Ты первая, кто не визжит от восторга и не просит немедленно показать этих симпатяг, – мужской голос слышу, как из далека.
Смысл сказанного не сразу доходит до сознания. Но как только дошёл, вскидываюсь:
– Симпатяг? – переспрашиваю не в силах сдержать дрожь негодования в голосе, – Может быть. Вот только я прекрасно знаю в кого превращаются эти симпатяги в дальнейшем. Монстры! Вот кто они потом. Монстры, которые не задумываясь раздерут любого. Просто так, – пожимаю плечами. Истерика завладевает мной, – для забавы.
Слёзы застилают глаза. Шаг за шагом пячусь от Алекса. Он защищает волков и потому для меня предатель. Где-то в глубине души я всё понимаю, но конкретно сейчас усиливающаяся истерика не даёт обратиться к разуму.
Спустя годы я так и не смогла забыть увиденного. Как ни пыталась, но даже на собак не могу глядеть без дрожи. А в деревне они на каждом шагу. Наверно большей частью поэтому, не смотря на непереносимость, я и рванула в город. Макс был той соломинкой, за которую я ещё держалась, но он предал, и теперь родная деревня превратилась в пыточную, где радостные и горестные моменты слились в одну нескончаемую полосу уныния.
– Тш, – Алексу всё же удаётся подойти ко мне и обнять.
Исходящие от него тепло и уверенность в миг горячей лавой разлились по венам. С блаженством принимаю объятия, прикрываю глаза и расслабляюсь. Сколько длилось моё блаженство, не знаю, но:
