А петля в экватор. Притом заметьте:
Всё равно не в даль, наш уставлен взор,
Близорукий век – нам слепым позор.
Только сдашь доску, мысли в три ряда
Бог не весть зачем, вновь ведут туда,
Где не Сердце-Ум, как лесной олень,
Ищет влагу слов, а поросший пень
Нас блудит к себе, будто леший душ,
Нашей воле – враг, нашей страсти – муж.
Я всегда имел веру в зомби, их
Я не раз видал, и не двух – троих!
Но главней всего, что в себе самом
Часто вижу: взор мой закрыт бельмом.
И сомнамбул транс превращает рай,
В кукловодский ад, в паутинный край…
И не видит глаз, и не слышит слух,
Как арканят вновь этих трёх иль двух.
Из-за ниток тех не оставишь след,
Ибо нет следа там, где почвы нет.
Мы молчали с тобой об одном и том же.
В нашей комнате, будто в палаццо дожей,
Возрожденье летало, как пух перинный,
На руках превращаясь в росу, и длинный
Диалог при закрытых устах, цепляясь
За картины в багетах, затем снижаясь,
Оседал на стол, меж икон в работе.
Мы парили ввысь. Тошнота на взлёте
Может лишь чуть-чуть описать процесс,
Когда ломит грудь и сжимает пресс.
Возрождение наше – его рожденье!
От туманных снов нас спасло волненье.
Интересы все вдруг ушли в обоз,
А во фронте Крест встал, да в Землю врос.
Я сердечно рад, что стенал под ним,
Что услышан был… то забыть нет сил!
И не вырвать боль, корвалол рекой,
А затем, как штиль; тишина, покой…
Я ведь сам хотел, чтоб хоть кто-нибудь
Разбудить бы мог, иль хотя бы пнуть.
