К кафе театра я подъехал без четверти пять. По привычке окинул взглядом зал, подошел к барной стойке, заказал кофе. Затем приземлился в заднем углу зала и с интересом стал ждать встречи с Анне.
Ровно в пять в зале появляется красивая, светловолосая, высокая, стройная женщина средних лет. Анне всегда как Анне. Непременно модно и со вкусом одетая. На лице неуловимая, можно даже сказать высокомерная улыбка. Но я замечаю в ней и какую-то еще непонятную мне тень тревоги. Анне явно чем-то озабочена. Ее взгляд теплеет, когда она замечает меня. Льдинка в один миг вновь превращается в очаровательную женщину.
Встаю и подзываю Анне к своему столику. От нее исходит аромат каких-то изысканных духов. Очевидно, это одна из версий «Шанель». По-моему, именно такой запах лучше всего подходит блондинкам.
– Кофе, чай, капельку коньяка – ты, кажется, предпочитала мартель?
– Господи, и чего ты только не помнишь! – ласковый огонек, вперемешку с тревогой, не угасает в глазах Анне.
– Да, будь добр, коньяк и черный кофе, без сахара.
Подхожу к барной стойке и заказываю два мартеля и два кофе, один черный и другой со сливками и сахаром. Сам я пью кофе самым вредным для здоровья образом, со сливками и огромной порцией сахара. Взял бы для себя еще кремовое пирожное, но таких больше не подают, а если бы и подавали, то в данный момент это был бы неуместный выбор. Скромность ценится всегда. Спиной ощущаю взгляд Анне. Осознаю, что она оценивает меня: способен ли я помочь ей в беде? У меня-то с самоуверенностью проблем нет. Что за беда может случиться в маленьком курортном городе, с которой я не справился бы?
Снова сажусь напротив Анне. Ставлю кофе и коньяк на стол.
– Ты не боишься пить коньяк? Ты же за рулем.
– Так я же не собираюсь напиваться. Крошечная рюмка ничего не значит. Недавно был в Англии, там разрешено 0,8 промилле. Даже Сийм Каллас3 говорит, что в этом отношении мы не можем смотреть на все страны одинаково. Эстонцы, конечно, самые заядлые поддавальщики, поэтому у нас должна быть нулевая толерантность. В конце концов я ведь могу оставить машину тут, а сам снять номер в отеле. Ты что, действительно собираешься меня напоить? Для этого и позвала в Пярну?
В глазах Анне появляются слезы. Что-то здесь не так.
– Ну, рассказывай, что за горе у тебя? – пытаюсь смотреть на Анне таким заботливым взглядом, на какой только способен.
– Ты моего сына Артура помнишь?
– Разумеется, помню. Ему, наверно, уже лет семнадцать. Как его дела?
Анне начинает рыдать. Быстро подаю ей салфетку, чтобы могла вытереть слезы.
– Что такое? – теряюсь от неожиданной реакции обычно такой сильной женщины, да еще и на людях. – С Артуром что-то случилось?
– Артуру уже восемнадцать, он должен был в этом году окончить гимназию, но не явился на выпускные экзамены. Исчез куда-то с друзьями и с какими-то девками. Иногда заходит домой, когда меня там нет. Переодевается и снова исчезает. Я слышала, что он проводит время в ночных клубах, дерется там. У него постоянно неприятности с полицией, но что хуже всего – он пристрастился к наркотикам.
Анне пытается вытереть салфеткой льющиеся из глаз слезы и размазывает краску по лицу. Это на нее совсем не похоже. Сажусь рядом с нею на мягкий диван и обнимаю. Через какое-то время она успокаивается. Беру салфетку и стараюсь вытереть черные подтеки у нее под глазами, а сам осматриваюсь вокруг. К счастью, мы оказались в этом уголке кафе совсем наедине, так что никто не заметил всхлипываний Анне.
