Последнюю неделю августа я провела у тёти Киры, высматривая в окно Вадима, как в старые добрые времена, много раз ставила пластинку с песней «Скоро осень, за окнами август…» и никак не могла наслушаться. Все было до предела символично. Я чувствовала, что достигла какой-то черты.
Ночью, когда все спали, а я уже не могла дышать от невысказанной любви, я отважилась на отчаянный, последний шаг, и будь что будет – решила написать ему настоящее письмо, а не пошлую анонимку. Писала же Татьяна Онегину, – оправдывала я себя. Это было невиданно по тем временам, легче было забраться к парню в постель. Крадучись как кошка, я встала, плотно прикрыла двери в спальню, зажгла свет и принялась писать, не заботясь о том, что строчки расплывались чернильными пятнами от моих обильных слез. Содержание письма было примерно таким:
«Любимый, сейчас ночь, но я не могу спать и пишу тебе письмо. Я больше не в силах скрывать, что люблю тебя с тех пор, когда была ещё с косичками, и ты приметил во дворе скромненькую девочку. Я никогда не забуду тот последний майский вечер, когда ты хотел меня поцеловать, а я отказалась, потому что боялась испортить свою любовь чем-то земным. Я ничего от тебя не требую, но знаю, что буду любить тебя всегда. Если у меня когда-нибудь родится сын, я назову его твоим именем. Постарайся понять и простить это письмо.
Прощай. Преданная тебе Светлана».
На следующий день единственной моей мыслью было – чтобы ничто не помешало вручить ему письмо. Я совсем извелась, пока дождалась пяти часов вечера и позвонила ему. Трубку снял Вадим.
– Ты не мог бы выйти, мне нужно кое-что тебе передать, – выпалила я, забыв даже поздороваться.
– Хорошо.
Отступать было поздно, и я пошла. Он уже ждал. Помертвевшими руками я протянула ему скатанное в трубочку письмо и еле выговорила:
– Прочтёшь через два часа после моего ухода, не раньше.
Обратно я почти бежала. Куда? Как всегда, прочь от своей любви. Я схватила сумку, все свои вещи и, не задерживаясь больше на Третьяках, быстро пошла на остановку автобуса, словно спасаясь от погони. В автобусе я отвернулась далеко к окну, лицо горело, в голове был туман, в ушах шумело. Полное отсутствие мыслей. Я ничего не видела и не слышала. Только ощущение того, что свершилось. Я была подобна больному в горячке, но сердце моё ликовало. Теперь он на всю жизнь будет знать мою тайну! Маленькая крупица отломилась от моего огромного несбыточного счастья. Дома, чтобы никто ничего не заметил, я погрузилась в ванну и там дала волю слезам.
Долгое время это письмо служило мне утешением, мысленно я перечитывала его, воображая, что говорю с Вадимом. Но никогда я бы не осмелилась произнести эти слова прямо ему в лицо. Я словно подчинялась какому-то запрету.
– Приехали, – сообщила мне Анна, – куда ты опять улетела?
– Есть одно место – страна воспоминаний. О, Боже, как я устала нести этот груз.
Женя собирала сумки, она уезжала на следующий день после нас.
Я позвонила Ирке в Слоним и с трудом узнала её голос. Оказывается, он у неё низкий и грудной. Это как встреча с юностью. Поговорили о том о сем. Вот уж не ожидала – она тоже недовольна своей профессией:
– И накой я выбрала медицину?! Экономика нравится мне больше. А тебе подошел бы ин яз.
– Эта мысль уже во мне состарилась, – засмеялась я, – всю жизнь сама себе об этом говорю, но ничего не поделаешь. Зато язык – моё постоянное жизненное хобби.
