— Ты бухнула что ли, за время моего отсутствия?
— Я не пью и не курю.
— И, видимо, не трахаешься. Кыш отсюда, — почти выталкиваю ее из уборной и закрываю дверь. Мою руки, а сам начинаю злиться, непонятно на что. Блин, даже есть перехотелось.
Прохожу в ординаторскую и сажусь на диван, прихватывая кусок торта.
— Хочешь?
— Нет.
— А я бы и не дал.
— Смотрите, я могла и туда плюнуть.
— Ну что ты за стерва такая, а?!
— Я пошутила. Успокойтесь.
— Кстати, где ты потеряла свои окуляры?
— В метро уронила и раздавила, пришлось надевать линзы.
— Вот так и ходи. Всегда. Мне так больше нравится. Если сделала все дневники, можешь идти домой, отсыпайся после гондонской ночи.
— Не смешно.
— Ты еще пререкаться со мной будешь? Я ее отпускаю, а она моего юмора не ценит. Истории положила мне на стол и пошла домой. И кексы в понедельник приготовь за то, что я тебя на три часа раньше отпустил. И не смей в них плевать.
— Я постараюсь.
— Уж постарайся. До понедельника и не опаздывай.
— До свидания.
5. Глава 5
ГЛАВА 5
Все-таки дебильный пропускной пункт. Нет, здесь, конечно, живет непростой народ, но охрана-то явно должна запоминать мелькающие лица, в конце концов, у них есть список. Придурки, пока проберешься, дальше двигаться уже нет желания. Не успеваю остановиться, как мне тут же открывают ворота. Значит, уже все доложили. Паркую машину и выхожу на улицу.
— Если бы предупредил, мы бы что-нибудь приготовили, — встречает меня отец, хлопая по плечу.
— Ты хочешь сказать, что Оля ничего не готовила? Тогда найду вчерашние останки какого-нибудь пирога, может быть, под названием «Михаил» или «Миша».
— Прекрати.
— Да я даже ничего не начинал. Где дети?
— У родителей.
— Понятно, сплавили детей к бедным старикам, а сами решили позажигать. Ну, как-то, знаете ли, беспечно, Михаил Сергеевич, в вашем-то возрасте.
— У нас хорошие стены, которые позволяют нам зажигать в любое время суток, несмотря на детей. И какой такой возраст? Пятьдесят один — это расцвет мужской красоты, силы, мудрости и вообще… много чего еще, да, Мишенька? — обнимая сзади моего отца, сладким голосочком пропела моя ровесница Оленька, а по совместительству моя мачеха. До сих пор смех пробирает от этой мысли. Смотрю на них и не могу поверить, что прошло уже почти пятнадцать лет. Казалось, все это было совсем недавно. Да уж, время летит.
— Безусловно, Марк просто завидует.
— Только давайте не упражняться в остроумии, я сейчас быстренько на стол накрою, а вы пока выпейте. Миш, налей тот напиток, который мы с Кубы привезли.
— Обязательно налью.
— Я быстренько, — разворачивается и идет к дому Оля.
— Что за напиток? Давай наливай.
— Да какое-то сладкое пойло, которое ей втюхали в магазине. Гадость редкостная, от обилия сахара зубы сводит, я такое пить не собираюсь. Давай коньяк, или ты ночевать не будешь?
— Конечно, буду. Я же должен проверить ваши стены, вдруг шумоизоляция плохая, может, вы детей травмируете.
— Ты не меняешься.
— Говорят, после тридцати это делать сложнее, и вроде как меняешься только в еще худшую сторону. Оно тебе надо?
— Безусловно, нет. Пойдем в дом.
***
Пока мы с отцом говорили о какой-то ерунде, Оля уже накрыла поляну в столовой. Не знаю, как у нее это получается, вроде прошло всего полчаса, поразительная женщина. Хотя какая женщина? Не знаю, сколько ей должно стукнуть, чтобы назвать ее этим грозным словом. По-прежнему кукольное и детское лицо, кажется, такие не стареют. Смотрю на них и не понимаю, нравится ли мне все это и хотел бы я иметь то же самое? Скорее всего, да, пусть не сейчас, но хотел бы. Забавно, когда-то я недолюбливал Олю, я бы и сейчас, не зная ее, сразу поставил бы диагноз — «очередная малолетняя охотница за баблом», но, как известно, внешность обманчива.
