Табор стоял километрах в ста пятидесяти от Сосновки. Цыгане объехали несколько деревень, и в каждой из них для кого-нибудь да находилась работа – от пахоты до сенокоса. Был июль, и табор остановился недалеко от деревни Слободки, раскинув шатры над извилистой рекой, рядом с еловым лесом.
Вечером решили устроить праздник по случаю сенокоса. Костëр разожгли огромный, в человеческий рост. В музыкантах в таборе недостатка не было, пение скрипки и звон бубнов разносились над речкой и были слышны в деревне. Танцевали все вместе: мелькали пестрые юбки цыганок, взмахивали яркими крыльями шали, звенели бусы и отбивали чечëтку каблуки цыган.
Джафранка кружилась, улыбаясь, и мягкие изгибы её тела извивались в такт музыке. Перед её глазами мелькали весëлые лица, разноцветные шатры, искры от костра. Всё быстрей и быстрей, это мельтешение слилось в один яркий хоровод, и она уже не понимала, в каком направлении кружится. Вдруг этот хоровод разорвался, ëлки взметнули свои верхушки к звëздам, которые тотчас погасли, и Джафранка провалилась в темноту.
Очнулась она в своём шатре. Открыв глаза, увидела склонëнное над ней обеспокоенное лицо Иды.
– Что с тобой, милая? Как ты меня напугала!
– Всё хорошо, Ида, не волнуйся.
– Да как же хорошо? Ты никогда раньше в обморок не падала! Надо показать тебя доктору, дочка. Завтра скажу Янушу, чтобы отвëз тебя в больницу.
– Нет, Ида, не надо, у меня уже всё прошло, – Джафранка попыталась встать, но Ида удержала еë.
– Нет, нет, не вставай, ты совсем больна!
– Я не больна, Ида.
– Ну как – не больна? Вон, бледная какая!
– Я не больна, Ида! Я беременна…
Ида замерла, изумлëнно глядя на Джафранку. Открыла было рот, но тут же закрыла его рукой. Наконец, произнесла шëпотом:
– Беременна… Да как же… Да когда же…
