Накипь - страница 15

– Нет, а что я такого сказала, а?..

– Вон, пусть человек тебе объяснит! – ткнул Миша пальцем в Архипова. – Костян…

Архипов улыбнулся и, что-то пробормотав, попытался ускользнуть к себе. В двенадцать он встречался с Ритой, и уже потерял полчаса. Но Миша крепко держал его.

– Подожди, братан, подожди… Видишь, она опять сейчас начнет, я ведь за себя не ручаюсь…

Но Галя, судя по всему, и не думала «начинать», вместо этого она примирительно спросила:

– Мишунь, ты завтракать будешь?

Миша постоял, склонив голову набок и как бы соображая, верить этой внезапной перемене или нет, потом сказал:

– Давай! И на Костяна чего-нибудь сообрази. Костян, ты ж голодный? Сейчас Галка накормит…

Он двинулся вслед за Галей, одной рукой ощупывая карман трико в поисках сигарет, другой – повиснув на Архипове.

– Мне и правда пора… – пробормотал Архипов.

– Галка, быстрее там, епта! Костян торопится! – Миша наконец отыскал сигареты и засунул одну в рот.

На кухне он рухнул за небольшой, накрытый клеенкой столик, усадив рядом с собой Архипова. Пока на сковородке шкварчала яичница, а Галя резала хлеб, Миша потягивал пиво и курил, стряхивая пепел в треснувшее кофейное блюдце. Взгляд его, все еще мутный, лениво замирал в одной точке, а рука, подносившая сигарету ко рту, двигалась заторможено и вяло.

Одет он был в растянутую майку, из которой выглядывала черная шерстяная грудь. В шерсти поблескивал серебряный полустершийся образок на замусоленном шнурке.

После завтрака, когда на столе остались в хаосе лежать раскрошившийся кусок хлеба, надкушенная зеленая луковка и остатки подгоревшей яичницы, Галя, моя посуду, покосилась на Михаила и робко загнусавила:

– Мишуня, миленький, вернись на работу… Нам одной моей зарплаты не хватит… – она работала продавцом.

– В шиномонтажку не вернусь, – угрюмо ответил Миша.

– Ну, может быть, не туда… Может быть, в какое-то другое место… Мало, что ли, работ?

Видя, что Миша не отвечает, она стала бубнить себе под нос жалобно и однообразно. Плакательные интонации появлялись в ее голосе сами собой, почти автоматически, и так же автоматически могли смениться криком.

В Гале все было вызывающе-крупно: большие круглые глаза под большими густо накрашенными ресницами, большие полные губы на круглом большом лице, большой, выпуклый и мягкий живот, большая грудь, под тяжестью которой сгибался ее торс. Ей исполнилось двадцать восемь, но все ее тело было бабьим, сдобным и рыхлым.

Миша работал в шиномонтажке последние полтора месяца, и был уволен только вчера. Причина увольнения казалась до крайности обидной: он сменил колесо приехавшему на «Ладе» клиенту, и только-то. То есть не взял с него за «гнутый» диск, не навесил грузиков, оставил старые ниппели. Одним словом, поступил, как полный и круглый дурак. О чем ему прямо сказал старший менеджер Саркисян Армен Гамлетович, а также добавил, что за упущенную выгоду, он, дурак, заплатит из своего кармана. Миша в долгу не остался: припомнив все известные ему ругательства, он излил их на Армена Гамлетовича, после чего был уволен.

Уткнувшись вязким взглядом в Архипова, он сказал:

– Вот он постоянно работает – и что? Много заработал? Похож на миллионера? Голодранец. Работаешь, работаешь – и сдох. Пожить не успеваешь, – он сделал затяжку. – Нет, надо не работать, а как-то по-другому…

– Как это «по-другому»? – передразнила его Галя.

Миша обвел глазами комнату и задумчиво запустил руку в свою кудрявую голову, красивую в фас, и совершенно скошенную в профиль.