Нам больше нравится ночь - страница 4
Закон Исчезновения, который в обывательской трактовке чаще именовался «это» и «когда он или она… или я уйду….или вернусь», был не самой странной частью мира, что бы не говорила Лиля. Бывало и что постраннее, и похуже…
А «это»… Ну, подумаешь. Подросток исчезает на три дня плюс минус пара часов.
Куда – неизвестно
Исчезая, подросток оставлял какую-нибудь вещицу на видном месте. Вот это важный момент – как будто эта зацепка мешала ему исчезнуть окончательно там, куда бы он или она не уходили. Приметка – так её называли – могла остаться в семье. Так поступали застенчивые. Кто-то оставлял Приметку на видном месте, иногда даже на людном – так случалось во время войны. Точно человек боялся, что о нём могут забыть даже родные. Надеялся, что память о нём позволит ему вернуться.
Так как девочкам важны подробности – то вот те немногие, что были им известны. Человек возвращался в той же одежде, да и внешне мало менялся. Но он определялся на всю жизнь. Иные, как припечатала безжалостная Кира, возвращались сразу с булавкой в шляпке… другие менялись в лучшую сторону.
Кира взглянула, но дверь школы уже закрывалась за вошедшими. Кира нахмурилась, на лбу у неё проступила вертикальная черта. Лиля не в первый раз видела это излишество, и оно ей совсем не нравилось.
– Я узнала одну из них. – Сказала Кира.
– Да ну?
– Та, у которой шляпка прямо к мозгу, очевидно, приколота. Надо же было так измениться. Я её помню… до…
– А что? – Поглаживая ремни грубого ранца на узких плечах, спросила Лиля.
Кира отметила с присущей ей и не всегда нужной наблюдательностью это движение. Будто это не ремешки, выкроенные из парашютной упряжи поверженного врага и полученные по ордеру в распределительном центре, а что-то иное, более лёгкое… легковесное, нежное и упругое. Кира почувствовала, что невольно покраснела – от досады на свою наблюдательность.
– А то, что была умная… умный человек… А посмотри на неё теперь? Какие у неё интересы?
Кира сделала презрительный жест маленькой короткопалой рукой – перчатки она не носила, а зимой надевала варежки домашней вязки.
– Тряпки!
Кира насупилась. Рыжая внезапно с необыкновенной мягкостью сказала:
– А ты, конечно, права.
Кира испытующе глянула на рыжую. Лиля оправляла перчатку на худых пальцах – удивительно, какие длинные они. И ресницы у неё длинные, и ноги. И руки, мстительно подсказал кто-то чужой в Кириной голове. Но Кира Добрая отмахнула вздорную злинку.
Примирительно положив руку на Лилино плечо, она молчала. Девочки свернули вместе с улицей – здесь та раздваивалась. По правую руку на обихоженной, заново выложенной мостовой высилось полуразрушенное здание. Несмотря на то, что оно было обломано с боков чьей-то страшной рукой, и верхушка его пострадала, впечатление оно производило грандиозное. Опалённый косым попаданием накренившийся охранный знак в человеческий рост напоминал остов фигуры. Девочки не имели желания рассмотреть его, даже Нюта не осмелилась задержаться взглядом на чёрном скособоченном силуэте, нарисованном на прозрачном небе сентября.
– Будут отстраивать. – Сказала Кира. – Я читала в газете, принято решение, из уважения к чувствам верующих, принявших активное участие в защите города.
Нюта о чём-то усиленно думала.
– А другие необычные дома? – Спросила она.
Кира усмехнулась.
– Тебя это интересует?
Нюта кивнула.
– У меня папа методист.
– В необычные дома, – вмешалась Лилька, – можно ходить не только верующим.