Нам больше нравится ночь - страница 5
– А. – Сказала Нюта. – Только он сюда не пойдёт.
И она показала, чтобы подруги не ошиблись, пальцем на скорбно молчавшее здание. Кира мгновенно перехватила её руку.
– Нюта, неприлично показывать пальцем.
Нюта выдернула пальчики из Кириной ладони.
– Подумаешь. – Заметила она без обиды. – А вот ТО, по-твоему, прилично?
И она немедленно вновь простёрла свою маленькую длань.
Девочки на сей раз не переглянулись. Все три молча и не сговариваясь, сошли со своей дороги на мостовую к зданию и, обойдя его, уставились на контрфорс с вплавленным в ткань стены помутневшим витражом. Здесь возле окна, ответившего мёртвым взглядом, в полуметре над помятой травой, висела, накрепко вбитая в кирпичи строительным циркулем обычнейшая самого прозаического вида мужская шляпа.
Это определённо была Приметка.
В целом ничего такого, вполне приличная вещь, этак сдержанно намекает на сильный характер удалившегося в странное путешествие.
И, тем не менее, в этом месте, на стене этого дома, Приметка наводила на тревожные, если не мысли, то ощущения.
Кира поморщилась. Замечать Приметки посреди улицы вроде было не принято. Но что уж – Нюта права. Устроиться вот здесь на одной из старинных улиц города, на повороте от школы… ничего не скажешь. Но слова у неё нашлись.
– Не спорю. – Сказала она.
Лиля усмехнулась. Обе посмотрели на неё.
– Когда, интересно, объявили, что «это» нельзя делать именно вот здесь?
Кире давно расхотелось спорить, но она вяло ответила:
– Общественное здание… – И тут же замолчала, поняв, что подобрала неверный аргумент.
Приметки – причём, отнюдь не такие солидные, как эта злополучная шляпа, можно увидеть на любом общественном здании, от мэрии до городского архива. Правда, это не совсем типично, но ничего запретного в том, чтобы оставить память о себе на виду, нет. К тому же, годы войны внесли свою коррективу – во время бомбардировок люди часто теряли самообладание и стремились остаться поближе к другим.
Мало ли что может случиться, пока я блуждаю неведомо где? И куда я вернусь?
Были и смутные размышления, насчёт целостности того, другого места. А вдруг оно тоже подвластно бомбам?
Таков был, вероятно, ход мысли.
Нельзя и сбрасывать со счетов, что событие происходит не в том возрасте, когда человек чувствует себя полностью уверенным в своих силах… он так молод… Кира с горечью подумала, что никогда не поймёт, почему «это» должно случиться тогда, когда ты только начинаешь по-настоящему ощущать себя личностью, и мысли приходят к тебе такие новые, яркие и пугающие.
Лиле, по-видимому, этого не понять. У неё свои три аккорда, как говорит их учительница музыки – она до того молода, что это осознают даже семиклассницы. Вероятно, она вернулась всего ничего как – года три назад.
Лиля негромко сказала:
– А, по-моему, в этом что-то есть. Кто-то хочет вернуться именно сюда.
Кира прищурилась.
– Ты что, Лилька, верующая?
Та приподняла брови, рыжие и нагловатые.
– Почему ты сделала такое умозаключение?
– Ну, ты то и дело говоришь – Боже мой, Господи помилуй и всё такое. Да и минуту назад тоже что-то такое произнесла.
– Я произнесла – знает один Бог. Может, ты слышала, что бывают идиоматические выражения.
Кира прямо взбесилась от этого небрежного тона. Лиля говорила приглушенным голосом, совершенно спокойно, но с нарочитой обеспокоенностью, будто бы ей небезразлично, что о ней подумает лучшая подруга.
– Это пережитки мышления. – Стараясь говорить так же небрежно, ответила Кира. – Шелуха сознания. Вроде как если бы ты семечки грызла.