Это уже интересно. Она откуда знает? Алёнка рассказала? Типа так сильно во мне не уверена, что побежала к моей матери?
— И? Что замолчал? Матвей, у тебя мозги есть вообще? Ей девятнадцать лет! У девочки вся жизнь впереди. Что ты творишь? Мы тебе с отцом в свое время вроде о презервативах рассказывали!
— Ага. Рассказывали-рассказывали, — хватаю с тумбочки сигареты и выхожу на балкон в одних штанах.
Холодный воздух бодрит немного. Щелкаю зажигалкой. Затягиваюсь.
— Скажешь, может быть, что-то? — мама шумно выдыхает.
— Что ты хочешь услышать?
— Например, как ты будешь это разруливать. Я тебя очень люблю, сынок, но ты и дети, по крайней мере сейчас, это же просто два разных полюса.
— Справлюсь, — выпускаю дым.
— Как?
— Мам, не начинай, а!
— Не начинай, ма! Ну конечно. Я это уже миллион раз слышала. Алёна — хорошая девочка, ты ей жизнь сломал. Ты хоть это понимаешь вообще головой своей!
— Она тебе типа жаловаться прибегала, что ли? — злюсь.
— Ей такое не ляпни только. Мы случайно столкнулись в женской консультации, мне нужно было забрать свою карточку, а она анализы сдавала. И тем не менее я возвращаюсь к своему вопросу: ты что делать думаешь?
— Часа через четыре буду у вас. Завтра с ней встретимся и поговорим.
— А я думала, что ты сегодня должен был приехать.
— Не вышло. Был занят. Я не могу все бросить по щелчку.
— А придется, сынок. Теперь придется! Если она решит рожать, придется все бросать и срываться, потому что девочке будет необходима поддержка!
— Мы сами разберемся, ок?
— Да? Как? Ты на ней женишься? К себе заберешь? Будешь обеспечивать? Нину примешь? Я не думаю, что Алёна ее здесь бросит, она этой крошке как мама уже давно. Ты к этому готов? К ответственности? К ребенку своему и чужому в доме? К тому, что гулять больше не выйдет. Работа-дом. Все, Матвей.
— Ты рисуешь преинтереснейшие картинки, — улыбаюсь. — Не утрируй.
— Это я еще по лайту прошлась, мой дорогой. Ты сам вообще что ей говорить думаешь? Она колеблется. Хочет сделать аборт, но боится. После разговора с тобой ее точно прибьет к окончательному решению. И по факту от тебя сейчас оно и будет зависеть.
Выбрасываю окурок. Возвращаюсь в квартиру.
— Я разберусь, — повторяю уже тверже.
— Ох, я надеюсь. Но если ты не готов совсем, то знай, что мы с папой сами поддержим Алёну. Она нам не чужая.
— Че ты, блядь, несешь-то, мам? — взрываюсь.
Я все понимаю. Меня можно кем угодно считать, но не моральным уродом.
— По-твоему, я ее на хрен пошлю, но мило добавлю: «Мои родители тебе во всем помогут»? Поживешь у них, они тебя содержать будут, так, что ли? — ржу. Но не смешно. Паршиво.
— Это один из вариантов, Матюш.
— Завязывай, мам. Ок? Что ты сама ей вообще наговорила?
— Что я всегда рядом и не брошу ее ни при каких обстоятельствах.
— Класс. То есть ты ей как бы намекнула, жирно так, что я ее уже заочно послал?!
— Прекрати на меня кричать!
— А ты прекрати лезть не в свое дело, мам, — говорю уже тише. — Пожалуйста.
— Ладно. Ночью приедешь, значит?
— Да. В душ схожу и выезжаю.
— Ладно. Не гоняй только.
— Само собой.
Отключаюсь первым. Дышу после разговора часто. В грудине ноет. Ситуация выбешивает. Я очень уважаю свою мать, но в этот раз она перегнула со своей любовью.
Наспех моюсь, одеваюсь, беру ключи от тачки и спускаюсь на парковку.
Впервые еду в родной город в таком раздрае. Раньше точно было проще…
Хотя сам виноват. Олень!
На территорию родительского особняка въезжаю в половине четвертого утра. В доме темно и тихо. Поднимаюсь к себе, завожу будильник на семь утра и бахаюсь спать, правда, уснуть не могу.
