– Я здесь, мамочка, – послышался за спиной тонкий голосок.
Не веря собственным ушам, она предостерегающе махнула полицейским и медленно повернулась. Неподалеку стоял Джем, весь мокрый, облепленный грязью и листьями, шатающийся, точно пьяный.
А потом она сидела прямо на земле, прижимая к себе детей, и всеми силами старалась не дрожать, чтобы не пугать их еще больше. И даже сдерживала слезы, пока Джем не поднял заплаканное личико и не спросил:
– А где папа?
Глава 31
Блестящие глаза игрушечной лошадки
Фрэзер, к его чести, не стал ничего спрашивать, только налил им еще по глотку виски, горячего на вкус и пахнущего дымом. Есть что-то уютное в том, чтобы пить виски в чужой компании, и не важно, хорош ли напиток. Или приятная ли компания – как нынче, например. Что до бутылки, то она явно из личных запасов, и Роджеру хотелось поблагодарить и за отличный виски, и за ложное чувство успокоения, которое джинном выплывало со дна стакана.
– Slàinte[38], – сказал он, и в глазах Фрэзера вспыхнул любопытный огонек.
Вот черт, угораздило же ляпнуть!.. Произношение этого слова сильно зависит от тех мест, где ты родился: в Харрисе и Люисе говорят «сланья», а у северян получается что-то похожее на «сланче». Роджер сказал так, как принято в Инвернессе, где он вырос, а это шло вразрез с его легендой. Только бы теперь Фрэзер не счел гостя лжецом…
– Чем занимаетесь, chompanaich?[39] – спросил тот, делая глоток и на мгновение щуря глаза из уважения к напитку. Затем уставился на Роджера с искренним любопытством; впрочем, не без настороженности: легкой, чтобы не смущать гостя. – Я привык сразу определять род занятий человека по его одежде и манерам… Хотя в наших местах это несложно. – Он усмехнулся. – Трудно не узнать дровосека, ремесленника и цыгана. Вы, судя по всему, не из них.
– У меня есть надел земли.
Роджер ждал этого вопроса и заранее приготовил ответ, но вдруг понял, что хочет рассказать о себе подробнее. Правду – насколько это возможно.
– Дела я оставил на жену, а сам поехал искать нашего мальчика. Кроме того… – он пожал одним плечом, – я учился на священника.
– Неужели? – Фрэзер откинулся на спинку кресла, с интересом его разглядывая. – Я так и понял, что человек вы образованный. Решил, что учитель или клерк… или, может, юрист.
– Мне довелось побывать и учителем, и клерком, – улыбнулся Роджер. – И даже самую малость… хотя не слишком успешно, попрактиковаться в праве.
– Это тоже хорошо, – усмехнулся Фрэзер.
Роджер пожал плечами.
– Как ни прогнили законы, придумали их люди, и они позволяют хоть как-то управлять нашим обществом.
– И не говорите, – согласился Фрэзер. – Законы – неизбежное зло, без них нам не выжить… Но, по-вашему, хорошая ли это замена совести? Что скажете как священник?
– Я… хм… Да, пожалуй, – удивился Роджер. – Конечно, для людей было бы лучше жить по заветам Господа, уж простите, что я так выразился. Однако что поделать, если одним до Господа вообще нет никакого дела, а другие не видят над собой иной власти, кроме себя самих?
Фрэзер с интересом кивнул:
– Да, верно. Никакая совесть не спасет человека, который не ищет спасения. Но что, если та же совесть внушает людям самые разные мысли?
– Как в политике? Когда сторонники Стюартов выступают против… дома Ганноверов?
Крайне опрометчиво поднимать столь скользкую тему, но это поможет Роджеру самому разобраться в своих пристрастиях и, если повезет, представит его так, будто у него есть личный интерес с обеих сторон.
