Написать президента - страница 7

– Привет, – сказал я, принимая вид подобострастный и радостный, как и положено в присутствии вершительницы литературных судеб.

– Привет, – отозвалась Инга. – Иди внутрь. У нее там есть, но тебе можно.

Она разбиралась в писательской иерархии лучше всех в столице, прекрасно понимала, кого в данный конкретный момент можно наградить презрительным взглядом, чтобы с дымящимися пятками бежал до самого Щелковского автовокзала, кого нужно усадить в уголок подождать, помариноваться часок-другой, а кого с улыбкой и приседаниями отвести к хозяйке и помчаться готовить кофе из самых дорогих зерен, таких, на которые я в магазине даже не облизываюсь.

Я глубоко вздохнул и толкнул дверь.

– Кто? – Пальтишкина глянула в мою сторону, темные глаза ее сузились, но взгляд тут же смягчился. – Ты, Лев? Заходи. Давно не виделись. Тут Денис у меня. Садись. Пока подожди.

Она была остроносой, тощей на грани анорексии и ярко-рыжей, как световая волна от ядерного взрыва, запустившая огненные пальцы под опущенные веки. Сидела у окна, за которым раскинулась роскошная панорама Москвы: проспекты, церкви, сталинские высотки, казавшиеся отсюда карликами.

А в кресле для важных посетителей возлежал морским львом писатель Тельцов.

Славился он корпулентностью, непроизносимой еврейской фамилией, которой не пользовался, усами а-ля маршал Буденный и страстной любовью к собственной великолепной персоне. В текстах неустанно обличал кровавый режим и кровавого тирана, но при этом за кровавый государственный счет ездил на литературные конференции и выставки за рубежом, да и от кровавых наград вроде «Заслуженный деятель искусства России» не отказывался.

Меня Тельцов невзлюбил сразу, с первой встречи, наверняка потому, что я не особенно им восхитился. Я тогда еще слабо ориентировался в столичной литературной тусовке, и не понял, что нужно в момент знакомства похвалить какую-то книгу сего маститого мужа, а лучше все его творчество в целом, выдавить из себя раба, а заодно пару ведер льстивой патоки, и тем самым обеспечить себе хорошее реноме.

Если эти двое узнают, где я сегодня был и с кем общался… нет, лучше даже не думать!

Я шлепнулся на стул – для посетителей обыкновенных.

– Здоров. – Тельцов небрежно сунул мне руку, похожую на свиной окорок, украшенный пятью сосисками, и продолжил монолог, до которых он был большой любитель, и даже не любитель, а профи: – Но как же можно издавать этого Фрола? Глупость же на глупости! Сравнить хотя бы с моим последним романом, «У попа была собака», где так тонко и вдохновенно использован прием кольцевой композиции, и сразу видно, кто тут мастер, а кто литературное быдло! Посконный же и двух слов не может связать, и вообще, кто он такой? – Тут рачьи, слегка навыкате глаза Тельцова преисполнились гнева, а усы зашевелились, словно щупальца агрессивного морского гада. – Лижет же задницу власти! Стыдно издавать его! Стыдно же!

– Но ведь продается, – заметила Пальтишкина. – И как. Пятерка в месяц улетает. Допечатывать не успеваем.

Тельцов запыхтел, побагровел, засопел – ему наступили на самую больную для писателя мозоль: пусть косвенно, но намекнули, что кто-то пишет лучше, чем он сам.

– Разве можно думать о деньгах, когда Россия страдает под гнетом беззаконной власти? Когда попраны идеалы свободы и демократии?! – загремел он, а Пальтишкина внимала ему с мягкой, но совершенно равнодушной улыбкой.