– Видал, Витёк, какие у нас зверюги водятся?! – И председатель с хохотом неуязвимого олимпийца стал извлекать свой улов чуть ли не из самого причинного места. – Лапти! Одного такого на пару кружек хватит!
– Один такой же и не на такое способен. – С благоговейным ужасом прошептал я, наблюдая с какой неохотой грозные членистоногие животные расставались с синими председателевыми трусами, уж до того им и вправду понравилось там. Затем я собрал-таки, отважившись, в майку своего непосредственного шефа десятка три этих кусачих, изворачивающихся лаптей. Мда-а, вместительные однако трусики носит начальство. И отнёс в машину, стараясь, чтобы никто из них меня при этом не цапнул. Впрочем, те, что подержались за Генералова в его трусах, действительно вели себя намного подавленнее. Можно сказать, корректнее. Наверное, он их и вправду впечатлил. Точнее, подавил. Авторитетом.
– Давай, пакуй гадов! – Радовался добыче завсельхозотделом, вытряхивая последних зацепившихся раков из трусов, и тут же объяснил причину такой радости. – За этих раков шеф нас два дня пивом поить будет, пока не кончатся. Может даже на брудершафт. – И запел, всовывая в рукава рубашки мокрые руки: – «Моя милка переплыла через реку Енисей, У неё в трусы набилось окуней и карасей»! Ох! Сдохну, до чего холодно, в воде-то тепло, не надо было вылезать!
Вот и не вылезал бы, в самом деле. Люди бы только вздохнули облегчённо. И перевели дух.
В редакцию мы вернулись, когда совсем стемнело. Наш кадиллак, он же антилопа, лихо вкатился во двор, скользнул лучами фар по штакетнику вдоль стены типографии с ярко освещёнными окнами и, сделав по обыкновению крутой вираж, остановился у самого порога редакции.
– Прошвырнусь часок? – Вопросительно глянул на Лёньку Волков. – Тут недалеко. Бензин есть, отчитаюсь.
– Шеф, наверное, ещё в конторе. – Ответил Лёнька. – Он тебе прошвырнётся! А потом отчитается.
Это предположение, похоже, не лишено было основания, так как окна в редакции светились бодрым пламенем. Но вот из коридора, выходящего на крылечко родного двухэтажного небоскрёба, сквозь настежь распахнутый дверной проём послышались голоса. Говорило сразу несколько человек, явно что-то сильно умное, потому что разобрать ничего нельзя было. И вдруг в общем гаме мощно вознеслось есенинское: «…Но только ты ни капли не поймёшь, Чем я живу и чем я в мире занят!»
– Ага! Чего тут не понять?! Всё ясненько! – Просветлев, констатировал Лёнька. – Керосинят, голуби. Вот они чем в мире заняты! Пока другие горбатятся на него. Я и забыл совсем, что наш мэтр обещал сегодня пузырёк и, как настоящий пионер, сдержал своё обещание. Ладно, Санёк, езжай, ты и в самом деле никому не нужен. Но особо и не гарцуй! Витёк, где наш раковый закусь?! Варить будем. Э! Э! Э! Санька!!! Стоп, машина! Отдавай раков! Ишь, жук, разогнался!
Глава 4. Подвиг механизатора
Дней десять до начала уборки мы мотались по всему району, организовывая рейды активистов печати, участвуя в деятельности бригад взаимопроверки. Порой мне казалось – целая жизнь прошла за эти десять дней. Столько всего всякого было, иной и за год не испытает. Честное слово, я бы журналистам, как на фронте, один день за три считал. Тем более что и отдача этого дня бывала довольно-таки весомой, не рядовой, во всяком случае. Наш «Авангард» громил, разносил в пух и прах нерадивых, восславлял тех, кто до выговоров успевал вывести всю уборочную технику на линейку готовности. Но основной уклон публикаций был всё же критический, подстёгивающий. Громкие, на всю страницу аншлаги объединяли серии материалов с такими заголовками, как «Бьём тревогу!» (причём, били мы её чаще всего довольно сильно, порой, даже наотмашь). И остальные – «Иван кивает на Петра», «А время не ждёт», «А ты подготовился к жатве?!» и прочие необычайно оригинальные авторские зацепки и запевки.
