Наполеон: биография - страница 26



. В последние десятилетия эпохи Просвещения в прогрессивных кругах Европы почитали Паоли. Бонапартам пришлось приложить немало усилий, чтобы помириться с ним.

15 сентября Жозефа избрали одним из депутатов от Аяччо в островное собрание, а позднее главой директории – городской администрации. Наполеон же не стал депутатом и не смог занять значительный пост в Национальной гвардии. «В этом городе полно плохих граждан, – писал он Шарлю-Андре Поццо ди Борго, члену островного правительства. – Вы и представления не имеете об их помешательстве и низости». Наполеон предложил лишить должностей трех членов городского совета. «Эта мера насильственная, возможно, незаконная, но необходимая», – объяснил он, процитировав напоследок Монтескье: «В некоторых случаях на свободу следует набросить покрывало, подобно тому как закрывали иногда статуи богов»[10]{109}. В этом случае Наполеон не добился своего.

В следующем месяце Национальное собрание – теперь фактически полноценный парламент – приняло предложение графа де Мирабо: хотя Корсика теперь в составе Франции и подчиняется французским законам, управлять островом отныне будут лишь сами корсиканцы. Островитяне встретили известие с огромным энтузиазмом. В церквях Корсики прошли благодарственные молебны. Наполеон вывесил на доме Бонапартов огромный транспарант: «Да здравствует нация! Да здравствует Паоли! Да здравствует Мирабо!»{110} Рейналю склонный к преувеличению (в этом случае простительному) Наполеон объявил: «Море больше не разделяет нас»{111}. Увы, в новом порядке Паоли не было места для Наполеона. Когда наметилось расхождение паолистов с парижским правительством, Бонапарты остались верны Законодательному собранию и сменившему его 21 сентября 1792 года Конвенту. Расставание Бонапартов с паолистами не было простым, но к весне 1793 года состоялся окончательный разрыв.

6 января 1791 года Наполеон присутствовал в Аяччо на открытии революционного клуба Globo Patriottico, копирующего парижские клубы якобинцев и менее радикально настроенных жирондистов. В том же месяце он напечатал политический памфлет «Письмо к месье Буттафуоко» и заклеймил человека, двадцать три года назад назначенного управлять островом, как предателя и сторонника «нелепого феодального режима», который обманул Паоли, «окруженного патриотами» (намек на вернувшихся эмигрантов, желавших для Корсики конституции в английском духе; Наполеон предпочел бы революционную, по французскому образцу). Паоли, который в то время ладил с Буттафуоко, воспринял памфлет Наполеона в штыки и отверг его посвящение на истории Корсики. Паоли сказал, что «историю не пишут в годы молодости», ведь это занятие требует «зрелости и уравновешенности»{112}, добавил к этому, что не может возвратить Наполеону рукопись, поскольку не успел ее просмотреть, и отказался предоставить нужные материалы. Надеждам Наполеона стать писателем снова было не суждено сбыться, и помешал ему в этот раз человек, которого он в юности боготворил. Когда позднее пошли слухи (распущенные политическими противниками, но не исключено, что правдивые), будто Жозеф запустил руку в казну Аяччо, Паоли не предложил свою помощь{113}.

Хотя отпуск Наполеона официально закончился 15 октября 1790 года, он явился к месту службы лишь 1 февраля следующего года, забрав с Корсики двенадцатилетнего брата Луи, обучение которого в Оксоне собирался оплатить. Наполеон предъявил своему невероятно терпеливому командиру свидетельства о болезни и даже о препятствовавших приезду штормах, и тот любезно выплатил ему жалованье за три месяца отсутствия. Тем не менее Луи пришлось спать на полу в чулане у кровати Наполеона (всю обстановку комнаты составляли стол и два стула). «Знаете, как я справился? – впоследствии рассказывал Наполеон о том периоде. – Я никогда не заходил в кофейню и не появлялся в обществе; ел черствый хлеб и сам чистил одежду, чтобы она прослужила дольше. Я жил, как медведь в берлоге, в маленькой комнатке, и книги были моими единственными друзьями… Таковы были удовольствия и излишества моей юности»