Когда молния раскрылась наполовину, обнажив грудь и верх живота, Нарциссу пришлось сесть на кровать, потому что ноги его не держали.
– Мне кажется, Нарцисс, – сказал Жан-Клод, – что после этой ночи ты будешь у нас в долгу.
Голос его был совершенно пуст, лишен выражения. Таким голосом он говорил в минуты величайшей осторожности – или величайшего страдания.
Ашер спросил, тщательно выговаривая слова, что как-то не гармонировало с исполняемым стриптизом:
– Какой уровень боли любит Нарцисс прямо – как это вы говорите – с ходу?
– Грубый, – ответил Жан-Клод. – Он умеет владеть своим желанием не выходить за границы для своего подчиненного, но если он внизу, то грубо, очень грубо. Период разогрева не нужен.
Голос Жан-Клода был по-прежнему пуст.
Ашер поглядел на Нарцисса:
– Это правда? Ты хочешь начать сразу с… со взрыва?
Одно слово, но сказано было с таким обещанием, что у Нарцисса вспыхнули глаза. Он медленно кивнул:
– Можешь начать сразу с крови, если у тебя хватит духу.
– Для многих нужен долгий период, чтобы это было приятным, – сказал Ашер.
– Не для меня.
Ашер расстегнул наконец молнию и спустил рубашку с плеч, подержал минуту в руках, потом ударил таким быстрым движением, что только воздух взвихрился. Тяжелая металлическая молния хлестнула Нарцисса по лицу раз, два, три, и кровь показалась из уголка рта, глаза обессмыслились.
Я была так всем этим потрясена, что, кажется, забыла дышать – только таращила глаза. Жан-Клод между мной и Ричардом сидел очень неподвижно. Это не была та окончательная неподвижность, на которую способен он, способны все старые мастера, и я поняла почему. Он не мог окунуться в черную тишину смерти под тем прикосновением «жизни», что мы в него накачивали.
Нарцисс кончиком языка попробовал кровь во рту.
– Я законченный лжец, но сделки я всегда выполняю честно.
Вдруг он стал серьезнее, будто легкомысленное заигрывание было всего лишь маской, а под ней – личность, более серьезная и думающая. Когда он поднял глаза, то я поняла, что эта личность опасная. Заигрывание тоже было взаправду, но частично оно еще было камуфляжем, чтобы каждый недооценивал Нарцисса. Глядя в эти глаза, я поняла, что недооценивать Нарцисса – это плохо, очень плохо.
Посерьезневшие глаза обернулись к Ашеру.
– За это я тебе должен услугу, но только одну, а не три.
Ашер поднял руки и распустил волосы сверкающими волнами вокруг лица. Он глядел на коротышку, и я не видела этого взгляда, но Нарцисс сразу стал похож на утопающего.
– Я стою только одной услуги? – спросил Ашер. – Не думаю.
Нарцисс только с третьей попытки сумел ответить:
– Наверное, больше. – Он повернулся к нам, и глаза его остались все теми же – настоящими. – Идите спасайте своих леопардов, чьи бы они там ни были. Но вот что запомните: те, кто там внутри, – они в нашем обществе новички. Наших правил они не знают, а их правила кажутся куда суровее.
– Спасибо за предупреждение, Нарцисс, – ответил Жан-Клод.
– Я боюсь, что вот этому не понравится, если вас там поубивают или покалечат, как бы он на тебя ни злился, Жан-Клод. А я хочу позволить ему привязать меня к этой кровати или к стене и делать все, что ему захочется.
– Все, что захочу? – переспросил Ашер.
Нарцисс глянул на него:
– Нет, не все. Только до тех пор, пока я не скажу петушиное слово.
Что-то в этих последних словах было почти детское, будто он уже предвкушал события и на нас мало обращал внимания.
