Она достала из чашки кусочек лимона, обстучала его о стенки и проглотила, не поморщившись.
– А вы подскажете, где её искать?
– Чего ж не подсказать? Я даже карту дам.
– А вы не знаете…
– Что?
– Люди до игры правда не могут умереть?
– Правда, дружок. Могу поклясться на мизинчиках.
* * *
Вообще-то, думал Каштан, засыпая, вообще-то, даже просто стоять в болоте неподвижно – тоже не очень-то. В волосах тина. В ушах гулкая вода. Глаза можно зажмурить, и, наверное, отец сумел бы как-то временно перестать дышать, но с кем ему там разговаривать, во мху? С кувшинками?
А может, отец выбрался. Может, как только Каштана сдёрнуло этой лентой не пойми куда, отец встал как ни в чём не бывало и вернулся домой по твёрдой земле. И никаких брёвен на пути, и никакой паутины, и белки пляшут на крыльце победный танец. Может, отец даже обрадовался, что теперь живёт один и ни о ком ему не надо вспоминать, отрываясь от писем. Кто ему писал – Каштан не знал. Отец фыркал и говорил: «Без меня там, конечно, всё разнесут». Где?..
Что у Каштана есть? Ленточка и решимость впервые в жизни не послушаться открыто.
Королева Алиса перед сном сказала ещё:
– И вот это громоздкое строение мой муж считал охотничьим домиком. Для уединения.
Домик – это четыре комнаты в лесу, а не холл, коридоры, внутренняя лестница и двери, двери, Каштан сбился их считать.
– Вообще и меня тут быть не должно, но я за нитками пришла, видишь, как вышло. Мы же все разбежались на ту сторону после конца прошлой игры. Хоть дух перевести.
– А что было в конце прошлой игры?
– В конце прошлой игры Ференц сошёл с ума.
– А кто такой всё-таки Ференц?
– О, ты не знаешь роли? Ну смотри. – Алиса сидела в кресле и наматывала голубую пряжу на его, Каштана, растопыренные руки. Её движения успокаивали – почти так же, как чирканье отцовской ручки по бумаге. – Я – Алиса. Я королева, и мысли мои светлы. Я осушаю болота и снисхожу к бедным, и слова мои несут тихие сны и исцеление, – она будто рассказывала старую сказку, и сами руки её не опускались резко, не метались вспугнутым мотыльком, а плавно оборачивали пряжу вокруг его, Каштана, ладоней. – В землях моих тепло и сладостно, – сиди спокойно! – и обитатели их счастливы жить под моей защитой. Их мысли легки. Русалки в реках и девы в долинах, люди на пажитях и люди в городах, руки ровно держи, люди за стенами и нелюди на лугах. Тихо льётся мелодия, и плавно идёт песня.
– Но что же тогда?..
– Для равновесия в мире нужны зло и тьма. Они всегда были, ибо без тьмы мир быть создан не может, – тут Алиса сморщила нос и шлёпнула Каштана по дрогнувшей руке, – как таковой. Тьма – как подкладка, понимаешь?
– Не особенно.
– О! – На Алисе были очки с тонкими позолоченными дужками – отец иногда тоже надевал похожие. – Правда, что ли? Бедное дитя. Но, согласись, здорово же иметь возможность злиться?
– Нет.
– Почему это нет?
– Я не умею.
– Совсем? – она нахмурилась. – А если я тебя сейчас ударю всерьёз?
Много лет спустя Каштан будет это вспоминать – вечер, комнату в пустом дворце, нитки на руках, мягкий свет, Алису, которая отложила клубок и замахнулась узкой ладонью. Взрослый Каштан перехватил бы руку. Юный не шелохнулся, только полюбопытствовал:
– А за что?
Манжеты у Алисиного платья пахли сиренью, но сирень не цветёт в начале осени, поэтому Каштан сморщился и чихнул. Всякий цветок должен проявлять себя в положенное время. Алиса опустила руку:
