Нас услышит море - страница 6

– Нет, Эдди, мы ничего не можем, – выдохнула я против воли, – я пришла не толкать тебя к измене Лоретте и не предавать чувства Уилла. – Мне до последнего хотелось притворяться, что сюда меня привёл очищенный от пепла соблазнов разум, что я с трудом вынудила себя переступить через приличия и ускользнуть из дома, пока Уилл праздновал День рождения школьного друга.

– Тогда признайся честно, зачем ты пришла? Я вдоволь налюбовался твоей старательной, убедительной ложью, что почти забыл, кто такая настоящая Тейлор Марсден, как она бесподобно умеет смеяться, внимательно слушать и говорить обо всём! – произнёс Эдди отрывисто, нервно, словно ища спасения в том, что я должна была ответить. Вне вспышек жадных камер он не старался выглядеть лучше, не прятал истину за искажённым отражением надломленной души. – Но бежать под проливным дождём могла только настоящая Тейлор, – он уткнулся лицом в мои ноги, прижимаясь в приступе какого-то разрушительного отчаяния, загоняющего в ловушку. – Моя Тейлор.

Внутри что-то больно отозвалось на его робкий шёпот, в груди неистово заколотилось отчаяние, и оковы обмана рассыпались. Я обессиленно склонилась к Эдди, глубоко вдохнула его лёгкий, приятный запах – невесомая свежесть цитруса, мягкость уютного тепла. Запах спокойствия, едва уловимый аромат прошлых лет.

Вот они мы, загнанные в капкан до безумия ненавистного, безжалостного слова правильного, жестокого слова надо, слова без смысла, слова-преграды, ставшего контрольным выстрелом. Одна на двоих дрожь, одна горькая правда и ломающая пополам беспомощность… И нам было страшно заглянуть друг другу в глаза, сорвав наконец приросшие к лицу маски. Теперь мы оказались вдали от беспощадного, хищного маскарада и мук десятков сыгранных ролей, за которыми так легко было спрятаться. Затеряться и лгать самим себе, утешать ядовитым обманом.

– Согреть тебе молока, пока ты принимаешь тёплый душ? – спросил вдруг Эдди, оборвав тревожное молчание и осмотрев меня с задумчивым любопытством.

Я в ответ промолчала, улыбаясь одновременно печально и радостно, и поцеловала Эдди, повинуясь надрывному зову сердца, а оно настойчиво убеждало – сегодня я оказалась права…

Я была почти уверена: вслед за тихим закатом померк в рваном, тёмном месиве хмурых туч и поверженный здравый смысл. Некая неумолимая сила утягивала разум прочь, растравляла незажившие раны, и тогда множились чувства, а собственное тело казалось слишком тесной, хрупкой оболочкой, трещавшей по швам.

Упрямый дождь, то замирая, то налетая на город, как облако прозрачных насекомых-самоубийц, размазывал по улицам блёклые, выцветшие краски вечера. Рассекал свет фонарей и мутный блеск сверкающих вывесок. И по растёкшимся лужам медленно ступала ночь. Время, которым мы могли распорядиться как угодно, отвоевав немного свободы. Немного правды.

Что-то необратимое начиналось здесь, в квартире обыкновенного жилого комплекса “Дорсет Хаус”, уходящего корнями в далёкий тысяча девятьсот тридцать пятый год. Я всегда считала это здание унылым и громоздким, оно напоминало мне огромный кусок кирпича с врезанными стёклами и белыми линиями балконов. А в тот момент подумала, что строительство дома не завершается никогда: дом постоянно обновляет своё нутро, сотканное жизнью людей, прячущих от мира голоса своих дней. Стены обрастают отброшенными тенями их запутанных судеб, к углам липнут отзвуки разговоров, в окна бьются незримые волны времени, полного надежд, разочарований, любви, прощения и печали. И теперь мы добавляли этому старому дому оттенок наших тревог, замешательства, противоречий и тоски. Жизнь в один и тот же момент безжалостно швыряла в прошлое и раскрывала бездну непредсказуемого, пугающего будущего. Мы угодили в какую-то необъяснимую плоскость, доступный только нам мир, очерченный лиловыми стенами, где будто и не существовало времени, не теплились отсветы бури, терзавшей тех, кто жил здесь давно. Только мы и больше никого. Больше ничего. Всё остальное оказалось отрезано, наглухо запечатано в мобильных телефонах в режиме без звука и перевёрнутых экраном вниз.