– Громадяне, что же это делается, – картинно вскидывал руки к небесам чубатый активист. – Гомосекам можно в суд, а честным гражданам нельзя! Где справедливость?!
– Да ведь вы же их бить будете, проходили мы с вами уже все это, – устало отвечал ему полицейский.
– Будем бить, да, – легко соглашался чубатый нацик. – Потому что не будет на святой украинской земле места москалям, жидам да гомосекам! Вобьем всех в землю до ноздрей! Смерть ворогам!
Я вскинул камеру на плечо и начал снимать эту сцену. Рядом со мной работала еще одна камера с логотипом DW, но когда нацик снова начал предметно прохаживаться по «жидам и гомосекам», я услышал за спиной резкий женский голос:
– Олексий, это не снимай. Давай перебивки нам собери.
Мой коллега тут же отвернул камеру, сосредоточившись на «перебивках» – деталях крупным планом, они всегда нужны для последующего монтажа.
Я доснял этот эпизод и повернулся посмотреть, кто там командует. Командовала оператором маленькая светловолосая девушка в сине-белой куртке с лого DW на всех возможных местах. Она перехватила мой взгляд:
– Привет. Я тебя не видела раньше. На кого ты работаешь?
Я решил говорить резко и отрывисто, чтобы мой акцент и слишком грамотная речь больше меня не выдавали.
– Привет. На болгарское радио. «Авторевю» называется.
– Ага. А я Дина. Работаю на Deutsche Welle. Приехала из Германии.
Я кивнул ей и пробормотал:
– Я Игорь.
– Ты в Киеве живешь?
Изображать болгарина я не решился.
– Да, в Киеве. А где ты выучила русский?
– Родители русские, уехали двадцать лет назад туда, – пожала узенькими плечами она. – А где ты подцепил болгарскую халтуру?
– В Сети меня сами нашли, предложили поработать, – аккуратно сформулировал я свою легенду.
– Сколько платят? – деловито вмешался в разговор оператор Дины.
– Сто баксов за готовый репортаж, – сообщил я, мысленно удвоив ставки родной конторы.
– А текст ты тоже пишешь? – уточнила Дина.
– Нет, я им отдаю только видео. Дальше они сами сочиняют, – подстраховался я на случай претензий по содержанию.
– Ну, тогда нормальный расклад. Мне вот меньше полтинника за съемочный день обламывается, да еще в гривнах, – пожаловался оператор.
– Леша, а ты на бюджетных киевских каналах не хочешь поработать за пять евро в день?! – вдруг рявкнула на него Дина.
Олексий вздрогнул и быстро пошел менять точку съемки.
Клин «правосеков» пришел вдруг в движение и попер на полицейских. Я поднял камеру и начал работать. Полицейские оборонялись очень деликатно, даже не пытаясь использовать дубинки, висевшие у них на поясе.
С обеих сторон доносились примирительные крики: «Да вы шо, хлопцы, спокойно!», «Тихонько-тихонько», «Не дозволено дальше!».
Возня продлилась минут десять и закончилась ничем. Я разочарованно опустил камеру, оглядываясь по сторонам. Дина ткнула меня в плечо:
– Вон там стоит Маша, у ограды, с плакатиком. Она лесбиянка, активистка, красавица. Возьми у нее интервью. Она тебе все четко расскажет, кто тут и зачем, отличный спикер для любого уличного сюжета. Мы всегда ее работаем, безотказная девушка.
Я благодарно кивнул и в самом деле пошел к активистке Маше с заранее включенной камерой.
Маша нервно курила, стоя возле помпезной ограды здания суда. Когда она поняла, что я направляюсь к ней, заметно вздрогнула и затянулась сигаретой, прикрывая лицо.
– Болгарское радио, – успокоил ее я.
Она, действительно, успокоилась, поправила челку, выбившуюся из-под вязаной шапки, и робко улыбнулась:
