Все наладилось. Но Борис на всю свою жизнь запомнил, как той осенью на его глазах происходило нечто совершенно невероятное. Всего один человек, преследуя свои корыстные цели сумел направить агрессию толпы в сторону от себя; смог отвлечь внимание жильцов от реальной проблемы и заморочить им голову проблемой мнимой, несуществующей; повернул все так, что взрослые люди, среди которых были и хорошо образованные, как будто по мановению волшебной палочки превратились в стадо баранов, готовых послушно двигаться в направлении, которое им указывали.
В дальнейшем, раздавая брошюры у станций метро или крича с трибуны политические призывы, Борис часто видел перед глазами образ наглого мастера Свинаря и своих бывших соседей, которых тот умело заставил блеять.
*******
Нырцов улыбнулся и осторожно перевернулся на спину.
Эх, Ира-Ира, откуда же в тебе столько проницательности? Вот так, запросто, взяла и высказала ему все, что хотела. Да, дело не в стране, и не в Конституции. И, конечно, не в том, что кому-то жить хорошо, а кому-то плохо. В сущности, так ведь было всегда. Просто в девяностых хорошо жилось одним, и плохо другим. А теперь хорошо третьим, и плохо четвертым. Наедине с собою Борис неизменно старался оставаться искренним. И потому был полностью согласен со своею супругой. На самом деле, ему не давал покоя лишь один очевидный факт: он, так привыкший жить и работать во власти, в двадцать первом веке, увы, во власть не попал. А ведь вполне мог бы.
В девяностых годах жизнь Бориса Трофимовича Нырцова была похожа на рай. В тридцать лет – полпред Президента РФ. В тридцать с небольшим – губернатор. К сорока годам – федеральный министр. Еще чуть позже – высокая должность в Правительстве. Власть, большие деньги, узнаваемость, целые министерства в подчинении. То, что у большинства людей не получалось сделать за всю их долгую жизнь, он мог оперативно решить одним телефонным звонком. К такому привыкаешь мгновенно. И расставаться с такими вещами всегда ой как не хочется. Эти десять лет были десятью годами настоящего счастья. Золотые, лучшие его дни. У каждого человека в жизни должно быть такое время.
А началось все с ваучеров.
*******
В тот день ему позвонил Толя и, со свойственной ему прямотой, спросил:
– Борь, ты, я слышал, сейчас в Москве?
– Ну да.
– Вечером сегодня как? Занят чем-то?
– Да нет вроде, пока ничего не планировал.
– Ну так подгребай к Егору на Старую площадь после всей своей суеты. Посидели бы, по рюмахе бы. Давно тебя не видел, уже соскучился.
В трубке послышался негромкий издевательский смех.
– А кто еще будет?
– Егор, да я. Кого тебе еще надо? Давай-давай, подходи, подождет тебя твоя провинция, никуда не денется.
Поздно вечером, когда они сидели в кабинете у Егора и распивали модный в те времена «Абсолют Цитрон», разговор, как это обычно бывало, зашел о последних днях существования СССР. После очередного тоста за назначение Анатолия на новую должность, Борис будто невзначай спросил:
– Слышь, Толя, ну, раз ты теперь такой большой человек, может, пояснишь, что там с советским госимуществом-то?
– Ишь ты, какой прыткий, – невнятно хмыкнул Егор, сосредоточенно жуя бутерброд с красной икрой. – На чужой каравай рот не разевай!
– Ой, да ладно, – шутливо огрызнулся Борис. – С каких это пор имущество страны советов стало для меня чужим?
Егор многозначительно закатил глаза и не ответил.
