Микси хмыкнула, подошла к статуе, упёрлась в неё руками… И статуя с грохотом повалилась на стену.
Куб, служивший статуе то ли головой, то ли горбом, при ударе о стену откололся, и по аккуратной дуге полетел прямо в сторону Прокофьева. Сержант успел отпрыгнуть, и кусок камня пролетел мимо, врезавшись в кучу подарков, и развалил её, словно шар в кегельбане, выбивающий страйк.
Замысел Прокофьева сработал. Раздался скрежет разрываемого металла, щелчки лопающихся проводов, треск камня. В образовавшемся проёме забрезжил тусклый свет, питаемый маломощным резервным генератором.
Прокофьев с Перионом бросились к новообразованной бреши, отталкивая друг друга.
– Эй! Куда! – закричала стриптизёрша, уже взобравшаяся на разбитую статую. – А танец кто смотреть будет?
– Спасибо, Микси, уже не нужно! – радостно крикнул Антон.
– Шустрый, – хмыкнула танцовщица. – Может, сигаретку дать?
Прокофьев лишь отмахнулся, уже пролезая в образовавшуюся брешь.
Конвульсивно мигающий светильник принёс им огромную радость. Прокофьев схватился за телефон и вызвал Семёныча.
– Мы выбрались!
– Неправда, – парировал старшина.
– То есть как неправда?
– Вы всё ещё на корабле.
– Да мы из ангара выбрались! Вы даже не представляете, что мы сделали! Мы…
– Это неинтересно.
Антон перевёл дух.
– Ладно. Неинтересно – так неинтересно. Как у вас дела?
– Нормально. Добирайтесь до инкубатора.
Антон тяжело вздохнул.
– Вы напоминаете моего преподавателя по криминалистике.
– Чем?
– Вас я тоже хочу придушить.
Впервые за день Прокофьев положил трубку нерасстроенный. Самое сложное позади.
Они топали по коридору, ведущему к ступенькам на следующий ярус, когда Прокофьев услышал какое-то потрескивание. Он поднял руку, чтобы остальные остановились. Нет, показалось. Или не показалось? Снова прозвучал тихий треск.
И вдруг пошёл снег. Мелкие снежинки падали сверху, Прокофьев поймал парочку на перчатку и смотрел на них, когда прозвучал треск погромче. Перед Антоном с потолка рухнул пласт снега. А следом за ним – глыба льда.
Прокофьев поднял голову и увидел, как по покрывающему потолок пласту намёрзшего льда бегут трещины.
– Назад! – крикнул Антон Периону и бросился в обратном направлении.
Они успели добежать до грузового трюма, из которого с таким трудом выбрались, прежде чем весь потолок пластом рухнул вниз. Окажись кто-то под ним – без травм бы не обошлось.
– Вернулся танец досмотреть? – спросила сидящая на разрушенной статуе стриптизёрша. – Поздно. Придётся снова платить.
Антон отмахнулся и снова схватился за телефон.
– Семёныч, похоже, у нас проблемы.
– Какие?
– Обвал. Нас чуть не пришибло льдиной! Теперь нужно разгребать завал. Надеюсь, что воздуха хватит.
– Завал можно не разбирать. Достаточно немного подождать, сам растает. И воздуха вам точно хватит.
– Откуда такая уверенность?
– Реактор взорвётся быстрее.
– Что?
– Система охлаждения отключена. Реактор перегревается. Потому тает лёд на корабле. Критической массы достигнет через час.
Только сейчас Прокофьев сообразил, что он давно уже не мёрзнет. Мало того, на лбу выступили капельки пота. Он списывал это на температуру в трюме и физический труд. Ну и стриптизёрша температуры его телу добавила. Оказывается, всё намного хуже.
– Я так понимаю, это и было то самое «третье», о котором вы сразу не сказали? И вы молчали?
– Ну, вот сказал. Тебе легче?
– Нет!
– Вот и я о том же. Кстати, не поворачивайся к крагианцу спиной.
