Нашей юности полет (сборник) - страница 14

Если бы ты знал, как я Его ненавидел! Но ненависть моя была какая-то странная. Если бы Он сказал мне: «Умри!», я бы умер. То же самое было со мной в штрафном батальоне. Наш политрук был жуткий дурак и редкостная сволочь. Сколько неприятностей он мне причинил, страшно вспомнить. А в бою я прикрыл его своим телом. И вытащил с поля боя его, тяжело раненного, сам истекая кровью. Ни на какую награду я не рассчитывал. Он не знал, кто спас ему жизнь. А меня после госпиталя сунули в другую часть, тоже штрафную. Что это такое? Страх начальства? Желание выслужиться? Раболепство и холуйство? Вздор! Чисто обывательское объяснение очень глубокого и серьезного человеческого качества: чувства коллективизма, способности самопожертвования ради коллектива и других его членов, в особенности таких, которые олицетворяют собою целое. Вот в чем самая глубокая основа психологии коммунизма. После революции чувство коллективизма буквально расцвело в миллионах душ, в особенности в душах молодых людей, прошедших советскую довоенную школу. А Сталин был символом и воплощением этого нашего чувства принадлежности к целому, к братству, к единой семье народов. И мы одновременно ненавидели его, ибо чувствовали себя обманутыми. Мираж всеобщей любви и братства таял на наших глазах.

Я и сейчас не чувствую никакой симпатии к Сталину. Но когда я слышу или читаю, что другие говорят и пишут о нем, я прихожу в бешенство. Например, обычным является объяснение деятельности Сталина и сталинистов ненасытной жаждой власти. Это значит – ровным счетом ничего не понять как в существе эпохи, так и в психологии ее носителей и творцов. Сталин и сталинисты не просто заботились об удовлетворении своих страстей, они служили историческому процессу – исполняли объективно навязанную им роль. Жажда власти была не причиной, а следствием. И в массе сталинистов она ничуть не превышала обычные человеческие нормы и по крайней мере часто отсутствовала вообще.

Хрущев говорил, что Сталин в начале войны растерялся, даже плакал, устранился от дел, считал «дело Ленина» погибшим. Ну и что?! Человеческие состояния – не прямая линия. Даже в заурядных ситуациях имеют место эмоциональные колебания между двумя крайностями. А тут – тем более. Важно то, что Сталин в конце концов одолел свои колебания и затем всю войну был тверд.

Какой-то маршал, высмеивая Сталина, писал, что вместо анализа обстановки на фронте Сталин приказал устроить салют в честь какой-то победы. Идиот тут не Сталин, а этот маршал. Как руководитель страны в ситуации войны Сталин в данном случае был сверхмудр. Эти салюты сделали для победы в тысячу раз больше, чем анализы военной обстановки. Эти анализы, вообще-то говоря, не требовали большого военного гения. Ситуация была примитивно ясна.

Можно быть гуманным по отношению к нескольким людям. А как быть гуманным по отношению к миллионам людей, страдающих не по вине отдельных лиц и партий, а из-за хода неумолимой Истории? Я не вижу иного выхода: сократить число актуально страдающих людей и не дать вырасти числу потенциальных страдальцев. Хватит лицемерить! Если ты придумаешь иной выход, дай мне знать. Я ставлю пол-литра!

И вообще хватит болтать. Предоставим это дело ученым. Наша проблема – дожить, раз уж мы почему-то уцелели. Уйти бесшумно. И предоставить потомкам заблуждаться так, как им хочется.

А что касается конца сталинизма, то он не был убит извне. Он покончил с собой сам. Хрущевский переворот был последней великой акцией сталинизма – самоубийством. Уйдя с исторической сцены, сталинизм оставил после себя великое наследство: нового человека с адекватной ему социальной организацией или новую социальную организацию с адекватным ей человеком.