– Я сейчас подойду, – вежливо в полголоса бросил Сашка, проворно вскочил и едва ли не выбежал из-за стола.
– Какого хрена, я тебе сказал, будешь меня уважааать, – доносилось в спину из кухни.
Как ни странно, в этот раз не было слышно ни снисходительного бурчания будущей тещи, нахваливавшей новую банку солёных огурчиков и свежую зелень с грядки, ни пронзительных требований Оксанки не докапываться со своим заводом до всех и всюду везде и уверений, что в субботу будет хорошая погода и на дачу они все поедут, все, обязательно, просто в прошлый раз был вызов по не зависевшим от Саши обстоятельствам… Поспешно набросив куртку на плечи и надев казачки – ещё один объект ненависти оксанкиного отца, ради которого он не собирался ни от них отказываться, ни коротко подстригаться – Сашка выскользнул в коридор барака, за входную дверь квартиры. Бензиновое пламя вспыхнуло весело, будто подмигивая и напоминая, что жизнь может быть прекрасной, если к этому стремиться – и уже можно совсем спокойно щёлкнуть крышкой зажигалки, отправляя её в карман на ремне джинсов… Теперь нужно не торопясь распрямить занывшие плечи, аккуратно затягиваясь – сколько сегодня на рынке было перетаскано мешков, считать уже не хотелось, главное, что дырки-царапины с прошлой поездки зажили в этот раз вроде бы спокойно и уже не кровоточили совсем. А значит, к следующему вызову младший лейтенант готов, и младшая сестрёнка будет снова радовать, рассказывая о забавностях на семинарах и конкурсах на Днях Физики на факультете – эх, отчего ж её поныне никто из цветущих кавалеров всея университета никто по сию пору так и не прельщает? Ох, кабы не батино вдовство и новая его змейка-семейка, можно было себе остаться на кафедре самому, или ещё лучше – уйти работать в Службу Солнца на обсерваторию в Саянах, но деньги… Какие там деньги, кошке не прокормиться, проклятый БАМ и олимпиада, на сколько же лет ещё оно вычерпало соки из страны? Дорулились, сталиноиды ущербные, трепачи позорные – и водка ваша из картошки дрянь, а нынче и вовсе из нефти, кажется, вообще яд.
Сашка осторожно потянулся, покачиваясь на каблуках – спокойно, спокойно, проскочим, так всегда говорила Маська, сияя от счастья каждое его возвращение из тумана с перестрелками. Фенечка, связанная сестрёнкой, снова тихо шевельнулась под рукавом рубашки – наверное, вспоминает, чувствует, когда брату нехорошо. Отчего, когда мне плохо, этого не чувствует Оксанка? Она сама просила эти золотые серьги, а теперь почему недовольна, что я вискарь её отцу не презентовал на его ноябрьский краснотряпочный шабаш? Не по стилю как-то, да и не заценит этот бездарно брутальный сноб чуждого его сути напитка, это не нам с тобой, милая, эль готовить, как в книге у Стивенсона в детстве читали. Ах, как страстно трепетало её тело после… Ну, надеюсь, сегодня мы сможем обойтись без того, чтоб урезонивать кого-либо на этаже, вдрызг перекрытого водярой? Хочется чуток выспаться уже, да и на чердаке будет прохладно – похоже, на улице уже разыгралась обычная сибирская мистерия финала осень – последний дождь и первый снег, как в известной песенке? Простывать сейчас очень опасно, в позапрошлый раз врач жёстко предупредил, что риск отёка лёгкого у вас, сударь любезный, самый высоко задранный, а потому извольте себя беречь и заканчивайте свои командировки, добром не кончится. Как будто этого я хотел, получив диплом… Жаль, что звёзды сегодня не удастся увидеть – Сашка поёжился от вечернего холода, тянувшего из входной двери подъезда, и застегнул куртку. Виргинский табак сделал своё дело – дышать стало легко и ровно, и давящая боль отступила от висков. Но колени уже предательски хрустнули, сигнализируя хозяину, что он гоняет их в режиме перегрузки, и явно застудил прошлой осенью на чужой даче, когда не успел протопить домик и рухнул спать, не раздеваясь. Ничего, ничего, вот только выучим Маську – а там будет проще, наверное…
