– Ты только и делаешь, что нарочно важничаешь, чтоб быть не как все! Тебе нравится людей из себя выводить, говорить им гадости! Что тебе Сталин плохого сделал, а? – девушка выкрикивала слишком громко, явно затем, чтоб эти фразы слышал ещё кто-то. А точнее, весь барак.
Голос собеседника был столь тих, что ей пришлось резко замолчать, чтоб уяснить себе ответ – но на лице уже светилось чёткое стремление не слушать вообще.
– Расстрелял всю нашу семью, – спокойно произнёс Сашка. – У нас всю деревню выжгли, и бабка чудом выжила, убежав в лес. Она была ребёнком, даже в школу не пошла ещё.
Оксанка на секунду поперхнулась, услышав совсем не то, что хотела, и её глаза залил чёрный гнев.
– Не раздражай меня такими заявлениями! – он убавила громкость, но злоба в голосе появилась уже нешуточная. – Зачем ты сказал мне это сейчас?
– Но это правда, – растерянно пожал плечами Сашка. – Разве я виноват, что оно было так?
– А тебе не приходит в голову, что даже будь оно так, в этом был смысл?! – кокетливо тряхнув копной волос, ещё тише поинтересовалась вдруг девушка, и чуть придвинулась, приоткрыв губы. – И какое лично тебе дело до этого сейчас? Может, твоя бабка всё наврала.
Но собеседник отшатнулся, как от открытого огня на пожаре.
– Чего? – севшим голосом пробормотал он. – Ты всерьёз это мне говоришь? Зачем?
Рука девушки уже очутилась на талии и явно торопилась забраться под куртку…
– Я не советую тебе говорить об этом вообще, – томный голос обволакивал, как густой мёд, но откуда-то из неведомой дали вдруг потянул запах гари. – Это не добавит тебе положительных черт и на сегодняшний день не имеет никакого значения. Так что пей и не болтай ерунды сегодня, хорошо?
Окончательно припечатать себя поцелуем Сашка не позволил и резко вырвался, отступив на шаг к ступеням.
– Ты вообще хорошо поняла, что сказала сейчас? – тяжело задышав, он сделал длинную затяжку, затем блеснул нехорошим взглядом на подругу. – Тебя послушать, так и меня истребить стоит, вслед за роднёй?
– Нуу, это ты зря в крайности кидаешься, – смешок, возможно, должен был прибавить соблазнительности, но тональностью снова напомнил корябающий визг. – С тебя вполне достаточно делать то, что тебе говорят.
Наверное, подземного толчка не было – возможно, просто произошла вспышка на солнце. Сашка отступил ещё на шаг, понимая вдруг ясно и отчётливо, что он находится в неправильной точке пространства, там, где его быть сейчас никак не должно – иначе он погибнет. А тогда Маське будет нечего есть, и она не закончит университет. И вообще, хотя жизни сейчас как будто ничего не угрожает, но душа уже на волоске от погибели. А это ещё хуже. Старый кошмар с пылающими на закате избами, который снился с детства хоть раз в году, но в один и тот же день, на мгновение встал перед глазами во всём своём ужасном великолепии.
– Я никому ничего не должен, – тихо уронил Сашка, опустив голову. – И я не буду никому подчиняться, – он проворно повернулся спиной к собеседнице и почти побежал вниз по ступеням, к выходу.
– Ну, это мы ещё посмотрим! – насмешливо прозвенел в ответ девичий голос. – Тоже мне, умник выискался.
– Я жить хочу, – процедил Сашка себе под нос, уже не заботясь о том, чтоб отвечать. – Почему ж вы мне этого не даёте-то…
Сигарету пришлось выбрасывать уже на промозглом холоде, на выходе из двора.
* * *
Главное отличие человека от скотины – способность смотреть на небо. Сашка с глубокого детства, когда эпизоды теряются в густом белесом тумане памяти, помнил дедовские слова: «Запомни, старая сибирская поговорка – свинья неба не видит! Обращаться же с человеком как со скотиной никому не позволяй!» Мерзкий ноябрьский дождь и правда норовил то и дело пробросить первые куски слипшихся снежинок. Они противно липли на ресницы и брови, заставляя думать, отчего в детстве снежинки были ровные и красивые, а сейчас почти всегда похожи на уродливую кучу шлака. Ноги сами вынесли из двора с помойкой на узкий тротуар с покорёженным сорок лет назад асфальтом, а затем – мимо вросших в землю низких домишек нахаловки в реликтовую рощу.
