Когда за Машей захлопывается дверь, Крис вздыхает. Хочет уже пройти к себе (у них с Максом одна комната на двоих, разделенная перегородкой). Макса нет дома, и в этой комнате темно, только компьютер еле слышно гудит и мигает красной лампочкой. Обсчитывает какую-нибудь тяжелую задачу. Макс называет это «рендеринг». Хз, что это значит.
– Кристи! Погоди маленько, – слышит она густой голос из гостиной.
Почему-то ей хочется накинуть на голову капюшон и отвернуться к стенке. Как в детстве, когда тебя ставят в угол за плохое поведение.
Глупое желание. И бессмысленное. Тебя и так загнали в угол уже давно.
Плотная фигура материализуется в дверях.
– Что за новая подруга? – спрашивает отчим.
Как будто он видел много старых.
– Из института, – говорит Крис.
– Ах, ну да. Новая жизнь, новые интересы.
– Не завидуй, – говорит Крис.
Он складывает руки на груди. Так его руки кажутся мускулистыми, а не просто жирными.
Что поделаешь, он стал слишком взрослым. Постарел и обрюзг буквально за два года. С мужиками такое бывает. С м[…]даками особенно.
– Ты на кухню? – спрашивает Крис. – Извини. Мы всю ветчину съели.
– Что ж вы так, – медленно говорит он.
– Тебе лучше не жрать на ночь. Вредно для здоровья. Мама сколько раз говорила.
Ее голос почти совсем не дрожит. И только пальцы нервно теребят шнурочки капюшона. Длинные, красивые пальцы.
– Мама не узнает.
Он улыбается влажными губами. И аккуратно берет ее за руку своей лапой – тоже слегка расжиревшей. Когда-то он прекрасно играл на гитаре. Теперь у него пальцы как сосиски. Как у Би. Би. Кинга, только цвет другой. Впрочем, Би. Би. Кинг до восьмидесяти лет играл великолепно. Черный король блюза.
Когда-то они вдвоем смотрели всякие такие записи. А потом он учил ее гитарной аппликатуре. И как правильно держать руку.
– Твой брат вернется нескоро, – говорит отчим. – Хочешь, послушаем музыку? Есть Jamiroquai. Есть Джек Дэниэлс.
Крис хочет освободиться. Но отчего-то замирает на месте. Он осторожно трогает ее пальцы, как струны гитары.
– Просто иди за мной, рыжик, – говорит он. – Fire… walk with me.
Чуть раньше Маша спускалась по широкой лестнице. Между этажами – широкие полукруглые площадки с высокими арочными окнами. Это называют в Питере «парадной», или «парадняком», или еще чем-то таким же возвышенным.
В архангельской хрущевке нет никаких парадных. Там – лестничные клетки. Лучше и не скажешь.
На каменном подоконнике между вторым и третьим сидит Маск.
Увидев ее, он соскальзывает вниз. Он довольно высокого роста и еще немного нескладный. Ну да, он похож на сестру: курносым носом? Зелеными глазами?
Но сегодня он не такой лохматый. Посчитал нужным подстричься?
– Привет, Максим, – строго говорит Маша: она же старше. – Ты чего тут?
– Ну… я просто шел домой.
– Шел-шел и устал?
Нет, Маша не хочет его обидеть. Конечно, этот парень не опасен. Он просто излучает позитив, и Маша легко принимает эти сигналы: я – твой друг, я тебя не ударю, ты мне очень нравишься… Но Макс был бы очень огорчен, если бы понял, что Машка может читать и все остальные его послания. Те, что он никогда не стал бы транслировать. Ну, например: у меня еще никогда не было подружки… то есть так, чтобы по-настоящему, еще ни разу… Потому что я жутко застенчивый, и я сам это знаю… А вот чего не знаю, так это о чем говорить с девушками.
