Наши за границей - страница 41

До Медори у меня был боксер Чероки. Если Медори пошел в моего предпоследнего мужа – Летучего Голландца, то Чероки – в меня. Мой Чероки был страшно общителен и доверчив, все его любили, а маленькие дети так просто считали Чероки немножко по-другому устроенным человеком. Знаете, есть такие люди: веселые, интересные, искренне любящие всех, но при этом преданные только своим близким, своей семье – вот таким был мой Чероки.

Чероки появился у нас дома давно, когда я еще жила в Харькове с моими родителями и Димой – моим четвертым мужем. Замужем, вообще-то, я была, естественно, не четыре раза, а… сейчас подсчитаю… семь раз. Но годы замужества тогда еще не очень сказались на моем здоровье и характере, я была в свои 32 года все такой же ветреной 17-летней девчонкой, вышедшей первый раз замуж: стоило подуть ветерку неприятностей, как у меня сразу начинали течь слезы, быстро переходящие в сопли.

Когда Чероки умер (это случилось с ним уже в Америке), я очень плакала, и все, кто его знал, были тоже очень расстроены. Мой Голубоглазый Швед – эмоционально сдержанный человек, но и у него, когда мы опускали Чероки в могилку, были глаза на мокром месте. Я не очень религиозный человек: праздники не соблюдаю, в церковь не хожу, но в Б-га, Б-га[9] верю. Когда мой папа выкладывал камешками дату смерти Чероки, я думала о том, что придет время – и мы встретимся «там» с моим Чероки. Когда я сказала об этом Рози, жене партнера моего мужа по бизнесу, она погладила меня по руке и сочувственно сказала: «Милая, у собак, как и у черных, нет души, поэтому надо быть мужественной, ты с Чероки уже никогда не встретишься». Я так была расстроена всем происходящим, что ничего не ответила. Сейчас, когда прошло много лет, я думаю, что Рози, хотя она и окончила Принстон, и имеет степень доктора в германистике, не права: когда придет мое время, я встречусь «там» с моим папой и с Чероки.

Но я не об этом хотела рассказать, а совсем о другом. Когда Чероки было уже четыре года, у него, естественно, была своя «собачья жизнь». По вечерам мы его выпускали на улицу, и он там гулял. С кем встречался, никто не знает, но приходил он всегда веселый. Бывало, постучится мордой в дверь, откроешь – глаза у него горят, бросится на тебя, оближет и сразу на кухню, где его уже еда ждет. Поест – и в комнаты играть со всеми, и до того он умный был и симпатичный, что отказать ему было просто невозможно.

И вот однажды в положенное время Чероки не пришел. Вначале я не обратила на это внимания, так иногда случалось, ну загулял немного, с кем не бывает, правда? Но когда часы пробили 10 вечера, я испугалась. Выскочила на улицу, а там снег, сантиметров восемь или десять. Я давай свистеть – Чероки, Чероки. Нет его. В одиннадцать я пришла домой, а там все уже волнуются, что меня так долго нет. «Где Чероки? Не приходил?» – спрашиваю. «Нет, не приходил, миска полная», – отвечает мама. Я как услышала – сразу в слезы, реву, остановиться не могу. Папа посмотрел на меня и стал одеваться: «Ты чай попей, а мы с Димой пойдем Чероки искать. Если не найдем, через полчаса вернемся».

Пришли они – нет Чероки. Папа говорит: «Снег выпал, поэтому Чероки дорогу домой найти не может. Одевайся, пойдем дальше искать».

Короче, все, кроме мамы (она должна была Чероки дверь открыть, если он до нашего возвращения придет), пошли. Бегали мы до шести утра, нет Чероки. Весь следующий день я проревела. Мама бегала и искала Чероки. Снег не таял, я знала, чувствовала, что Чероки жив, не может быть такого, чтобы его кто-нибудь не подобрал. Вечером к нам пришла моя любимая тетя Поля. Она уже все знала. Женщиной она была мудрой, поэтому меня утешать не стала, а сразу пошла на кухню разговаривать с мамой.