Наши за границей - страница 50

Все, что сказал мой Голубоглазый Швед, правда. Но переделать себя нельзя, поэтому трахают меня на деньги всякие подлецы и подонки, а порядочные люди в конце концов уходят из моей жизни. Кому охота иметь дело с пружиной, даже если она веселая и симпатичная женщина.

Вот недавно стих написала, гуляла с Медори и написала:

После окончания института иностранных языков папа меня устроил редактором в издательство «Днiпро». Мой стол в большой комнате на третьем этаже огромного здания в центре Харькова был самым популярным среди писателей и поэтов, на нем всегда лежали рукописи, срок сдачи которых, к моему ужасу, истекал на следующей неделе. Нет, так было не потому, что я такая уж безалаберная – всю работу откладываю на последний день. Просто все авторы, независимо от их таланта и умения писать, хотели со мной работать. Я никогда не старалась переделывать их рукописи под себя, никогда не навязывала им «правильный» художественный стиль, как это делают многие редакторы – выпускники литературных институтов. Наоборот, я всегда старалась сохранить авторский стиль, авторскую интонацию. Но если честно, это было иногда очень сложно, потому что большинство произведений, приходящих к нам в редакцию, были написаны очень слабым языком. Несмотря на это, редакторская работа мне нравилась, всегда было интересно наблюдать, как автор начинал вдруг видеть не только свои ошибки, но и то, как его мысли, его чувства, спрятанные в месиве неуклюжих фраз, начинают звучать, получают выпуклость, видеть, как он постепенно от неприятия меня – исказителя его гениального произведения – начинает обожать. Я вам так скажу: человек, даже если он вор-карманник, всегда помнит своих учителей, людей, которые научили его думать, делать что-то, заложили в нем самоподдерживающую систему творческого отношения к жизни. Вы, конечно, будете смеяться, но я действительно для многих «моих» авторов была не только редактором, но и профессором литературы.

Кстати, насчет карманника я не пошутила, с одним из них меня папа познакомил. Откуда он его знал, не знаю, я в то время вообще папой не интересовалось, он был для меня палочкой-выручалочкой, о которой вспоминают, только когда нужно к гинекологу попасть или обновку купить. Так вот папин Саш к с такой любовью рассказывал о Моисее Львовиче, будто он был не вор, а заслуженный преподаватель Украины по классу скрипки. До сих пор вижу этого вальяжного красивого мужчину с неизменной бабочкой на шее и ловкими женскими руками.

Если бы вы только знали, сколько через мои руки за пятнадцать лет работы в издательстве прошло романов, повестей, пьес, а о количестве рассказов и стихов я уж и не говорю. Большинство из них, как я уже сказала, были откровенно слабыми, но попадались произведения настолько замечательные, что я им радовалась, как подаркам на Новый год. Именно за это, а совсем не за конфеты, цветы, возможность покуражиться над автором я любила свою работу. Огорчала меня в редакторской работе больше всего не слабость авторов (если очень стараться, научиться писать может почти каждый), а гладкость, выработанная годами учебы на литературных курсах, и привычка много писать. На авторов, не вполне владеющих пером, но с искрой таланта, оригинальности я времени никогда не жалела.