Зная друга достаточно хорошо, Коннор ощутил его настрой.
– Послушай, Кросс. – Он положил руки на колени и уставился на Эйдана, сузив глаза и выставив челюсть. – Я тебе говорю как друг, а не как твой лейтенант, – ты должен наплевать на эти сомнения и присоединиться к войску.
– Мы попусту растрачиваем ценные ресурсы.
– Приятель, а вот я уверен, что это своего рода переключение. То, что делалось раньше, не срабатывало. И теперь решено испробовать новый подход. Это прогресс, чтобы ты знал. А у тебя в голове застой. Перешагни через себя и действуй по программе.
Эйдан покачал головой и поднялся на ноги:
– Подумай о том, что я тебе сказал.
– Уже подумал. Это вздор. На том и закончим.
– И как тебе вонища?
– Чего?
– Ну, если башка не варит, а служит вместо задницы, так она и вонять должна.
– Ну вот, понесло. – Коннор тоже встал.
– Как ты можешь отметать что-то с ходу, не дав себе труда даже на миг задуматься?
Несколько нескончаемых мгновений они мерили друг друга взглядами, в то время как каждого пропекало собственным жаром.
– Что это за чертовщина? – наконец прорычал Коннор. – Какого долбаного хрена ты от меня хочешь?
– Я хочу, чтобы кое-кто – а конкретно ты – принял в расчет возможность того, что Старейшие нечто утаивают.
– Ладно. Но я хочу, чтобы ты принял в расчет возможность того, что они этого не делают.
– Прекрасно. – Эйдан запустил пальцы во влажные от пота волосы и вздохнул. – Я собираюсь помыться.
– А потом? – поинтересовался Коннор.
– Не знаю. Придумай что-нибудь.
– Всякий раз, когда я что-нибудь придумываю, все кончается плохо. Поэтому капитан ты.
– Нет. Я капитан, потому что я лучше тебя.
Откинув назад золотистую голову, Коннор зашелся в глубоком, горловом смехе, звук которого прорвался сквозь напряжение, словно порыв ветра сквозь туманную мглу.
– Что-то из тогдашней бравады в тебе все-таки осталось.
Эйдан промолчал, но отправился под душ, надеясь, что у него осталось и нечто большее, чем помянутая бравада. Он знал: чтобы справиться со ждущими впереди нелегкими заданиями, заданиями, против которых восставали все его инстинкты, ему потребуются решительно все силы.
Лисса Бэйтс бросила взгляд на настенные ходики в виде кошки с видавшими виды усами и хвостом, служившим маятником. Было около пяти, впереди выходные, и она уже не могла дождаться, когда же кончится рабочий день.
Вымотанная до предела, она пробежала рукой по длинным волосам и зевнула: казалось, сколько ни отдыхай, ей все равно не удастся подзарядиться. По выходным она большей частью беспокойно ворочалась в постели или, отбросив одеяло, хлестала бадьями кофе. Общение становилось все более скудным, времени в кровати она проводила все больше, но, поскольку выспаться не удавалось, сил это не прибавляло. Никакие прописанные медиками средства от бессонницы не помогали, но ведь дело было вовсе не в том, что ей не удавалось заснуть. На самом деле она не могла побороть тягу ко сну.
Ей просто-напросто никак не удавалось хоть чуточку отдохнуть.
Встав, Лисса подняла руки над головой, потянулась, и каждое сухожилие ее тела отозвалось протестом. Огоньки ароматических свечей поблескивали на верхушках металлических картотечных шкафов, забивая медицинские запахи ароматом сахарного печенья. Правда, пробудить в ней, как предполагалось, аппетит этим вкусным запахам все равно не удавалось. Она теряла вес, слабела, и врач собирался отправить ее в стационар, чтобы провести мониторинг «быстрого сна», а она была готова согласиться. По мнению доктора, сопровождавшее ее всю жизнь почти полное отсутствие воспоминаний о сновидениях представляло собой ментальное проявление некоего физического расстройства, сути которого он пока не уловил. Лисса была благодарна ему уже за то, что он не прописал ей смирительную рубашку.
