По крутой тропинке поднялась на холм и остановилась отдышаться. За рекой зеленели заливные луга с высокой мягкой травой. Там паслось стадо коров. На этом, высоком, берегу реки стояла деревенька – не слишком большая, пожалуй, и трактира в ней не найдётся, но я надеялась, что уставшую путницу покормят в любой крестьянской избе.
Прямая довольно широкая улица удивила пустотой. Не играли во дворах ребятишки, не купались в пыли куры, не спали в лужах свиньи. Только собаки высовывали носы в щели под глухими заборами, исступленно лаяли, разгоняя ощущение запустения.
Строили деревню какие-то шалопаи – Ддругого объяснения у меня не нашлось. Два или три хозяйства стояли, прижимаясь заборами, потом зиял пустырь, где вполне мог поместиться ещё один двор, дальше опять постройки, за ним ещё прогал. Создавалось впечатление, что дома разбрелись из общего хоровода: поодиночке, парами, группами.
У каждой калитки я пыталась докричаться до хозяев, но те либо не слышали меня за собачьим приветствием, либо не желали отвлекаться от насущных занятий. К одинокой женщине, бредущей по улочке, я бросилась бежать, будто боялась, что та рассеется в воздухе:
– Пожалуйста! Будьте добры! Остановитесь!
Крестьянка лет сорока с невыразительным лицом взглянула на меня исподлобья и задержалась, поджидая:
– Чего тебе?
– Мне бы пообедать и отдохнуть до утра. – Заметив, как женщина недовольно скривилась, я поспешно добавила: – Хорошо заплачу.
Сердце моё чуть не остановилось, когда крестьянка покачала головой и нырнула за ограду. Оттуда она объяснила:
– Парша на овец напала по всей округе. Что если на тебе зараза? Никакие деньги не захочешь.
– Я здорова!
Женщина пятилась, качая головой:
– Не пустят, не надейся. Все, кто мог сжалиться над тобой, сквозь землю провалились.
– Как провалились? – не поняла я.
– Видала пустоши? – женщина махнула в сторону пространства между домами, – жили там. И дальше, и ещё вот там. По деревне, считай, полтора десятка семей исчезли вместе с живностью.
В её тираде чувствовалось сожаление, что вместе с людьми пропало и добро.
Я даже на минуту забыла о голоде и усталости. Умом тётка тронулась?
Решила поискать другое пристанище.
Мне отказали ещё в четырёх местах, причин не объясняли, а вопросы мои игнорировали. То, с какой опаской поглядывали на меня и женщины, и мужчины, оставляло неприятное впечатление – самых бессердечных людей словно свезли сюда со всей округи. Окончательно потеряв надежду обрести приют, я двинулась за околицу. Полежу на берегу, отдохну и двинусь дальше.
Распахнутые ворота крайнего дома заставили остановиться и заглянуть во двор. На крылечке сидела старушка. Она уткнулась в колени и покачивалась, тихо завывая. Я не сразу решилась потревожить человека в его горе. Старый пёс, гремя обрывком цепи, подошёл ко мне и ткнулся носом в бедро.
– Нет у меня ничего, – раскрыла я ладонь, – сама голодная, как медведица в марте.
Пёс шумно вздохнул, вернулся к хозяйке, заворчал. Старушка подняла голову и уставилась на меня бесцветным взглядом.
– Здравствуйте! – шагнула я вперёд. – У вас что-то случилось? Могу я помочь?
– Заразы не боишься?
Я отрицательно покачала головой, крестьянка поднялась и махнула, приглашая следовать за ней. Мы зашли в полутёмный сарай. В нос ударил запах гноя и прелой соломы. На земляном полу в беспорядке лежали неподвижные овцы. Несчастные животные не имели шерсти, а тельца их были усеяны большими и маленькими язвами.
