Раз уж взяла на себя заботу о ней, то появился хороший повод начать это делать сейчас. Я посмотрела на нее сверху вниз и улыбнулась. Длинный бархатный плащ отделан каким-то белым мехом по подолу, манжетам и капюшону: она выглядела хорошенькой куколкой. Какой бы покойный папаша ни был козел по отношению к жене, девочку он явно любил. Перехватила ее за теплую ладошку и повела к темному провалу входа. Сзади шли горничная и нянька, тихонько переговариваясь:
-- Свечей ить я мало взяла: только то, что в комнате оставалось, – досадовала Леста.
-- У меня маслица с собой фляжка есть небольшая и лампа со стеклом. Вечера на три хватить должно.
-- Все одно докупать придется, ить окон и нет, почитай.
-- Ничего, бог милостив… Уж как-нибудь…
Недалеко от входа составлены были сундуки, крестьяне и солдаты остались частью на улице, частью в конюшне. Внутри башни, во вбитом в стену кольце тускло чадил факел. В метре от единственного источника света прямо на полу большой горшок с трещиной, откуда торчит еще с десяток деревяшек. Под ногами пыльные каменные плиты: квадратные, шероховатые. От наших шагов гулкое эхо заметалось у дальней стены.
-- От сегодня пущай здеся и ночуют, – решила Леста. – Сейчас скличу, чтобы сена с телег натаскали. Еды мы в трактире им закупили вдосталь, не помрут. А нам бы ить надобно наверх сходить, госпожа. Хоть глянуть, что там, да как оно.
Элли крепко держала меня за руку, и я спросила:
-- Ты останешься здесь, с Норой, или хочешь пойти со мной?
Она с подозрением покосилась на каменные ступени, ведущие вверх и теряющиеся в темноте, и тихонько ответила:
-- С Норой.
-- Хорошо. Ты не волнуйся, мы скоро вернемся.
Я подпалила еще два факела. Один вручила няньке, а второй взяла в руку, и мы с Лестой отправились смотреть верх. Лестница шириной была около метра, но без перил. Верхняя площадка метрах в трех над полом. Это мне не понравилось: ребенок может упасть.
Второй этаж – две больших комнаты с грубой деревянной мебелью. В стене между ними большой камин, один на обе. В одной два узеньких окошка, во второй – одно окно и тот самый балкон. Внутри на окнах ржавые решетки. Дверь на балкон была полностью деревянная, без привычного мне стекла в верхней части, да еще и заколоченная крест на крест досками.
Пыль, плотные полотнища паутины по углам, сквозняки, шевелящие эти белесый клочья. Из мебели – две огромные кровати, несколько тяжеленных табуреток, сделанных на века, по столу в каждой комнате. Два стула с высокими спинками, таких массивных, что даже я их сдвигала с трудом.
Леста, хмуро осматривая наше новое жилище, недовольно пробурчала:
-- Ить экую грязь развели! Надо бы, светлая госпожа, кухню глянуть. Крестьяне-то ить хлебом с сыром обойдутся, а вам негоже этак-то.
-- Гоже, Леста. Не сахарная, не помру, если раз не поужинаю. Но для ночлега нужно намыть здесь все, иначе от пыли задохнемся.
Третий этаж даже смотреть не стали – за окном становилось совсем темно, успеем сделать это завтра. Спустились вниз. На улице раздался шум, и я вышла посмотреть, в чем дело. Обогнула башню, стараясь не наступать в покрытые тонким ледком лужи. Ночью, похоже, будут заморозки.
Выяснила, что обнаружилась полезная в хозяйстве штука. Родник нашли за башней, не на заднем дворе, а чуть сбоку от входа, когда понадобилось напоить коней. За ним когда-то ухаживали, даже обнесли невысоким кольцом из округлых камней, сделали небольшое каменное русло, чтобы вода не лилась под ноги, но сейчас на поверхности воды плавали обломанные ветром ветки соседних деревьев. Крестьяне споро убрали мусор и стали набирать воду в деревянные бадейки. Я наблюдала: заполнялось это подобие колодца очень быстро, буквально за двадцать-тридцать секунд.
