— Не вынуждай меня, Александра, применять меры. Ты же хочешь после рождения своего ребенка работать по своей специальности хоть в каком-нибудь кафе в спальном районе. Или уже плюнула на карьеру?
У меня слова застряли в горле. Я сейчас больше походила на рыбу, выброшенную на берег. Я, конечно, понимала, что Каракин не будет за меня радоваться, ну такой уж он человек. Но чтобы вот так!
— Нет, я собираюсь стать лучшим кондитером России, — вдруг вырвались из меня злые слова. Я лишь мечтала о таком, просто мечтала, не ставя себе никаких целей. А тут выпалила Каракину такое в лицо! Теперь он меня в порошок сотрет и посыплет им марципаново-масляные розочки на моем же сахарном гробу.
Его смех ударил по моим взвинченным нервам, эхом отдался в грудной клетке.
— Потрясающая наивность. Ну что ж, за то, что рассмешила меня, Александра, я тебе даже премию при увольнении выпишу, но заявление ты напишешь сегодня же. Всего хорошего!
Я сглотнула вставший ком в горле от злости и обиды на этого дьявола, но из последних сил собралась и громко ответила:
— И вам всего хорошего, Арсений Петрович!
Особенным удовольствием стал звук хлопающей двери, которую я совсем не пожалела, когда выходила из кабинета. Но на лестнице пришлось облокотиться на стену — перед глазами все плыло. Вот такое «декоративное говно», а не рабочий день.
Когда я хоть немного успокоилась, то позвонила Тоне. Она работала аудитором, но в силу профессиональной любознательности знала почти все возможные законы.
— Тонь, — произнесла я грустным голосом.
— «Меня уволили», да? — опередила меня Антонина.
— Да, — понуро ответила я. — Без разбега сразу и припечатал после первой же ошибки.
— Дьявольское отродье, — прошипела Тоня и добавила: — Я тебе говорила, брось ты эту безумную работу. Так что не расстраивайся, мы сегодня напьемся с радости! Ой, ну я напьюсь, а ты на меня посмотришь, — поправилась Тоня, а я прыснула от смеха. Что бы я без нее делала!
— Спасибо, ты — мой ангел-хранитель! — поблагодарила от души любимую подругу.
— Саш, ну ты что... Ты что, опять плачешь? Не плачь! Тушь потечет. Перестань.
— Да я не красилась, — размазала я потекшую тушь. — Спасибо, Тонь.
— Ты можешь подать на него в суд, — вернула деловую нотку в голос Тоня.
— Знаю. И ты бы с него последние трусы стрясла. Но сколько это лет? Сколько нервов? Я лучше заберу у него титул лучшего кондитера.
— Вот! Это по-нашему! Порви его на лоскутки, вернее, на крошки. И не думай о проблемах. Вообще лучше сейчас ни о чем не думай. Хочешь я приеду, помогу заполнить все документы.
— Не надо, Тонь, я справлюсь. Твой голос меня всегда успокаивает лучше любого успокоительного. Я сама.
— Серьезно? А зачем же я тогда раньше вино нам брала и сыр, тратилась на посиделки, если могла бесплатным радио поработать, и тебе бы сразу же лучше становилось?!
Я рассмеялась и добавила:
— И тебе после моих эклеров. Кстати, хочешь я приготовлю их сегодня?
— Давай. Как закончишь, бери такси, и приезжай ко мне. Будем отмечать твою свободу.
— Хорошо, — попрощалась я с подругой и пошла в сторону кабинета нашего главбуха.
У Элины Федоровны было непривычно тихо и спокойно. Она всегда была олицетворением порядка в компании Каракина. Холодная, как статуя, и такая же жесткосердная. Так я думала, пока снова не разревелась перед этой женщиной, протягивая ей написанное заявление на увольнение. Неудивительно, что беременным постоянно напоминают про суточную норму жидкости в день, я уже наплакала именно эту суточную норму, которую мне нужно было теперь восполнить. И в этом пополнении жидкости мне и помогла Элина Федоровна, которая поставила передо мной большой стакан с водой.
