Бросив последний взгляд на комнату, в которой он не жил уже несколько лет, Эрик без сожалений покинул дом, где никогда не чувствовал себя счастливым.
До Тьювхольмен пришлось добираться на метро, потому что документы и карты остались в квартире. Должны были остаться, если, конечно, в тот злополучный день вечеринки кто-нибудь из его гостей не вскрыл дверь в его комнату. Эрик запер ее по привычке, как делал всегда, чтобы отгородиться от внешнего мира.
Эрик остановился у здания "Хансен-индастриал". Задрав голову, он стоял и смотрел на верхний этаж, вспоминая обложку журнала Лили-Бет. Фотография, взятая по всей видимости у кого-то из его друзей, была совмещена с другой - где он скрючился в окне этого грандиозного архитектурного шедевра в центре Осло. И выглядел при этом так, будто его рвало.
- Привет! - окликнул его мужчина на входе.
Кажется, это был один из консьержей. Эрик видел его пару раз. Впрочем, ни его имени, ни реальной должности вспомнить у него не получилось, потому что то, состояние, в котором Эрик пребывал последние несколько недель, можно было охарактеризовать только одной фразой - "Хансен ушел в отрыв".
- Там твои вещи, - сказал консьерж, кивая на дверь, и Эрику не оставалось ничего другого, как последовать за ним.
2. Глава 2 Мона
Хутор Лерде, Согне-фьорд, Норвегия, 60 лет назад
Этот день не предвещал чего-то особенного, такого, чтобы она почувствовала себя иначе чем обычно. Открыв глаза, сквозь белесый туман хмурого утра Мона вновь ощутила приближающийся страх, который заставлял ее переживать болезненные спазмы отчаяния и ненависти ко всему, что окружало ее, и прежде всего, к самой себе.
Она думала, что с каждым таким утром у нее остается все меньше сил, и ждала, когда однажды они покинут ее окончательно. Но тусклое зимнее солнце настойчиво лезло в глаза, и горло саднило чем-то жестким, колючим и гадким, словно внутри поселился морской еж. Мона догадывалась, что это душа хочет покинуть ее несчастное тело и потому рвет на части измученное сердце и истерзанные нервы.
Когда Мона была девчонкой, она и помыслить не могла, что существуют подобные болезни. Ожиревшее сердце, кровавый понос, надсадный кашель или боли в пояснице, - телесные болячки, о которых нет-нет да услышишь от соседей. Но то, что творилось с ней, не было похоже на то, что случалось с ее знакомыми. Тоска завладела ее душой и телом, высосала из них все соки и продолжала мучить, намереваясь свести в могилу раньше времени. Что ж, это лучше, чем ждать, когда тело сгниет от опухоли в ее животе.
Мона мельком взглянула на себя в зеркало - серая тень с синими подглазинами и лохматыми волосами на миг появилась в заляпанном пальцами стекле и тут же повернулась спиной. Без малейшего интереса и желания привести лицо или волосы в порядок Мона мрачно посмотрела на скопившуюся на столе посуду - чашки с засохшей жижей из-под кофе, тарелки с сухарями вперемежку с яблочными огрызками, и пустую бутылку из-под рома. Последнюю неделю ей хватало и маленького стаканчика, чтобы голова отключалась. Мона засыпала прямо в одежде, кутаясь под утро в толстое одеяло и стараясь унять нервную дрожь, которая начиналась с первыми скупыми лучами зимнего солнца.
Следовало протопить печь и накормить корову. А еще расчистить дорожки к дому и сараю. Привычная физическая работа, с которой раньше она с радостью справлялась еще до обеда, сейчас вызывала отторжение.
