Он повесил трубку и протянул руку с телефоном в сторону, собачка снова послушно забрала аппарат без лишних слов. Представляю, что сейчас испытала Полина, услышав такое сообщение обо мне. Что чувствовала я сама, уже просто не понимала. Сплошной страх и ужас.
– Выкинь сим-карту, – приказал Довлатов, сосредоточив взгляд на мне.
– Спасибо вам, – сказала ему.
Хотя бы сын не останется неприкаянным на сегодня. А потом… Ему придется быть сильным мальчиком. Мама боролась за него как могла.
– Какие есть варианты, Лена? – спросил он, подошел ближе и опустил пальцы на мою шею.
От прикосновения тут же взволновалось всё тело, пронзило насквозь чувство омерзения. Не смогла справиться с собой и дернула плечом, рука холеного мужика соскользнула, и он оскалился:
– Необузданная кобылка. Мне нравятся такие. Дерзкие. Они всегда такие горячие. Какие ты любишь позы, малыш? – сказал Довлатов, проводя по линии позвоночника пальцами, снова вызывая отчаянное желание избавиться от его внимания.
– Вкусная девочка, – продолжал он разглядывать и лапать меня, запустив пронырливые пальцы в вырез блузки.
Я опять нервно задергалась, не желая принимать эти вынужденные ласки. Мужчина лишь смеялся в ответ.
– Ну че дрыгаешься? У тебя всё равно нет выхода. А так – трахну тебя, и долг прощу. Тебе понравится.
Мужская рука грубо сжала лицо, не давая вертеть головой. Геннадий впечатался в мои губы своими. Поцелуй развязный, пошлый и очень противный. Я почувствовала рвотный позыв, больше не могла его терпеть. Разжала зубы и с силой сомкнула челюсти на его губе. Кажется, я ощутила металлический привкус крови…
– Ай, сука! – схватился он за прокушенную мной губу, и тут же по моему лицу смачно съездили, попав по скуле.
Голова безвольно повернулась набок, будто я кукла. Больно. Этот мужик будет меня не только насиловать, но и бить не постесняется… На глаза опять навернулись слезы. А Довлатов снова жестко сжал пальцы на моем подбородке и поднял моё лицо на себя. Безумные от ярости глаза смотрели в мои.
– Ты че творишь, овца? Да я тебя по кругу пущу за это. Не хочешь меня одного – будешь давать всем. Пока не надоест или пока не затрахаем тебя до смерти. Поняла?
Я тяжело дышала и молчала, глядя в бешеное лицо широко распахнутыми глазами. Он надавил на кожу еще сильнее, и я не смогла сдержать стона боли.
– О да, стонать ты будешь много, очень много. Пока я не решу, что ты сполна расплатилась за своего мужа-игромана.
Мужские пальцы рванули блузку, и пуговицы со стуком посыпались на пол, ткань открыла его взору грудь в кружевном белье.
– Нет! – громко сказала я, пытаясь не дать его рукам лапать меня снова. В голосе уже звучали истерические нотки. – Нельзя меня трогать!
– Это почему еще? – поднял брови вверх Довлатов.
– Я принадлежу Реутову. Под его защитой.
В комнате повисло молчание. Охранники, которые до этого поддерживали хозяина смешками и плотоядными взглядами, тут же вытянулись рожами, как и сам Геннадий. Звук одной фамилии Влада заставил остановиться Довлатова.
– Врешь. Мы бы знали об этом, – бросил он мне. – Реутов если кого взял под крыло, так даст знать об этом всем.
– Не вру. Позвоните ему и назовите мое имя.
– Геннадий Петрович, а если она не гонит в самом деле? Нам же тогда всем капут, – подал голос один из амбалов.
Кажется, это его голос велел тогда в машине остановиться и не трогать меня Михе. Видимо, по своей натуре он осторожен и самый адекватный из присутствующих.
