– Идунн, перестань, – Тор хмуро взглянул на богиню, закипающую от гнева, – Локи могли казнить или пытать и…
– Приведите пленника, – махнул рукой страже Один. Толпа расступилась, не переставая гудеть, давая дорогу четверым воинам, размерами и мускулами лишь едва уступающими Тору. Крепко натянув руками в плотных перчатках цепи в разные стороны, не сбавляя размеренного шага, они вели очень высокого, крепко слаженного синекожего рогатого мужчину в изрядно порванной одежде. Выглядел пленник потрепанным, но, в отличие от Локи, почти готового на глазах у всех рухнуть в обморок, крепко стоял на земле. Его ноги в высоких сапогах из плотной кожи уверенно шагали по дворцовой площади. Израненные руки с ладонями, завершающимися лиловыми ногтями размером с чайную ложку, стиснулись в кулаки, когда конунг ётунов, впервые за долгое время взглянул на своего единственного сына. Тощий, жалкий бастард, больше похожий на большеглазую девчонку, явно собирался испустить дух. Лауфей хмуро скрипнул квадратной челюстью, отчего с его разбитых губ сбежала струйка чернильной крови, и наморщил синюю кожу на лбу, глядя на сына. Хилый, как его мать, Фарбаути.
Фригг слегка надавила ладонью Локи на позвоночник. Тот поднял перед собой мутные глаза и увидел кровного отца, покорно опускавшегося на колени под шум, улюлюканье толпы и звяканье цепей. Даже в таком положении Лауфей был на голову выше самого высокого из асов. Локи отметил запекшиеся раны на лбу короля, на которые только крепче просела его корона. Одно ухо отца, наполовину оборванное, блестело от сворачивающейся крови. На той же стороне один из ётунских гладких рогов, похожих на козьи, растущих чуть выше висков и сильно выдающихся вперед, был неровно обломан, открывая неприглядное, загнивающее содержимое рога. Воины, державшие цепи, отошли ещё дальше, отчего руки огромного ётуна оказались растянутыми в стороны. Ещё двое стражников под одобрительный визг женщин, выкрики мужчин и свист детей, двумя движениями мечей рассекли на царе его плащ, ремни, удерживающие верхнее одеяние и рубаху, скинули вниз и отпихнули ногами в стороны. Собравшийся народ отхлынул от срезанного с пленника дорогого костюма, ставшего бесполезным от битвы и плена, будто это были тряпки бездомного. Стражники подволокли резной деревянный столб и поставили его под грудь царя так, чтобы Лауфей мог опереться на него, склонившись вперед. Однако тот не спешил воспользоваться поддержкой.
Царь ётунов с пугающей молчаливой ненавистью смотрел на Одина. Колдуна, возомнившего себя конунгом. Чернокнижника, восставшего мертвеца и эгоистичную змею, отравившую своим ядом милый сердцу Йотунхейм. Жители Азгарда трусливо переглядывались, их дети прятались за вышитые плащи и тяжелые юбки родителей, едва взглянув в глаза Ледяного Короля.
– Лауфей, сын Бергельмира, – Один стукнул посохом, призывая собравшихся помолчать, – конунг Йотунхейма. Ярл Азгарда. Советник Верховного Тинга. Ты вероломно воспользовался неблагоразумием младшего принца Азгарда и своего сына, подослав к нам шпиона колдуна Брисира. Ты пожелал лишить нас источника магии. Это равносильно краже у нас и солнца, и луны, – на этих словах собравшиеся вновь неодобрительно закричали и почти сразу смолкли, одернутые стражниками-эйнхериями.
– Гримтурсены, подчиняясь твоим приказам, атаковали безвинных жителей Азгарда. Они пожелали украсть принцессу Фрейю, наследницу Ванахейма. Твоим преступлениям против короны нет числа, и пришло время расплатиться, – закончил конунг, глядя на пленника.
