Я практически все время смотрела на Мию, взглядом по поминающим не водила, но в какой-то момент почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Меня даже передернуло от такого и я повернула голову.
Мужчина, лет шестидесяти, с карими, почти чёрными глазами и с довольно старым и изогнутым шрамом на правой щеке внимательно на меня смотрел, а, поймав мой взгляд, вдруг подмигнул. А я нахмурилась. Мужчина, а точнее этот его шрам, показался мне знакомым.
Звуки и голоса за столом начали становиться громче, люди общались между собой, продолжая есть и пить. А затем, тот самый мужчина со шрамом поднялся с места – голоса тут же напряженно стихли.
Он произнес речь. Стандартную для подобного случая, что жаль, что Дмитрий так рано ушёл, что он был умным, сильным и справедливым человеком, в конце пожелал ему земли пухом и махнул рюмку, судя по всему с водкой. А после этой речи, инициативу подхватили и другие гости. По очереди вставали и произносили хорошие и тёплые слова про усопшего. Так положено... только вот не все говорили искренне – это было видно по выражениям их лиц.
Не то что я была физиогномистом, но иногда читать людей по лицу умела. Научилась, за столько лет работы в медицине. Скрытый страх и скрытую радость распознать могла точно.
И если мужчина со шрамом искренне скорбил, то тот мужчина, что сидел по правую руку от него, сверкая крупным перстнем с красным камнем, скорбил далеко не искренне, едва давил в себе улыбку. И я волей неволей, периодически на него смотрела.
Леонид и Анжела тоже высказались. Я же не стала, мне сказать было нечего, кроме того, что я сожалею. Но подобного озвучено уже было прилично.
Кто-то, предложив покурить, поднялся с места, примерно одна четвёртая сидящих встали со своих мест, но из гостиной вышли далеко не все. Те, кто остались в помещении, разбились на группки и продолжили общаться.
Мия попросила достать ей колбасу, я потянулась рукой к блюду с мясному ассорти, а положив малышке колбасу, обнаружила, что на месте покинувшей помещение Анжелы сидел тот самый мужчина со шрамом.
– Здравствуй, Светлана, – произнес он.
– Здравствуйте, – кивнула я, нахмурившись.
– Ты меня не узнаешь? – фыркнул он.
– Лицо ваше мне знакомо, но...
– Понимаю, – он почесал пальцами свой шрам, – столько людей через твои руки проходят, – мужчина усмехнулся, но не зло. – Я Владимир Шипников. Ты резала меня года два назад, – при слове "резала" Мия испуганно дернулась. А я, прижав к себе ребёнка, присмотрелась к собеседнику внимательней. – Острый аппендицит. Экстренно я тогда поступил, себя не помнил. Но тебя вот запомнил, ещё до того, как меня усыпили. Ты так непривычно ласково со мной общалась, хотя я, кажется, от души матерился.
– Да, – фыркнула я. – Вспомнила. Ночью вас привезли, причём не по скорой.
И я, действительно, вспомнила. Как один из сопровожатых больного чуть ли не перед моим лицом тряс пистолетом, пытаясь тем самым убедить что мне нужно действовать как можно быстрей.
– Да, ребятки мои скумекали, что это не просто кишки болят, а что это нечто посерьёзнее.
– Серьёзней некуда, ещё бы пара часов и мы бы с вами сейчас не общались.
– Это я в курсе, мне объяснили, – качнул Владимир головой. – Шрам, кстати, там, в отличие от шрама на морде, почти незаметный уже. Золотые у тебя руки.
– Спасибо, – кивнула.
Мужчина улыбнулся, демонстрируя свои белоснежные виниры. А потом тихо произнес:
