Час победный славу родил,
Славы дни не забыты!
Геранд так и не понял, что именно изошло из Голого камня, но сейчас все камни вокруг были голые, и из них не исходило ничего. Он принялся прощупывать стену сам. Вот угол, а вот другая стена, ровная и гладкая, будто сложена из обтесанных каменных плит. Где эти плиты соединяются, может быть, между ними есть швы? Геранд повел руками вдоль стены, крепко прижимая к ней ладони и сосредоточившись на мысли об отверстиях и швах кладки. Мадор пополз за ним. А вот и шов! Руки Геранда замерли, стена дрогнула, мелкая пыль посыпалась из-под ладони, и один палец провалился в щель с ровными краями, а из нее потянуло какими-то нежными благовониями. Как это она так легко открылась, ведь там не было ни замка, ни дверного притвора? Должно быть, священный Голый камень действительно близко! Геранд просунул в щель сначала одну ладонь, а потом другую, раздвигая ее края. Что там, дальше? В глубине открывшейся щели мутно засветилась узкая полоса, он приник к ней глазом. Что там? Высокая, освещенная комната, и в ней никого нет, во всяком случае, не слышно ни голосов, ни стука оружия. Он сосредоточился, перед глазами снова поплыла желтизна, и щель превратилась в широкую низкую дверь. Геранд выбрался в нее и оказался в большом круглом зале, освещенном мягким серебристым светом. Мадор, волоча за собой раненую ногу, вылез за ним следом и мыслью закрыл дверь за собой.
Что это за место? Просторный зал со сводчатым потолком был не меньше восьми локтей, то есть двух человеческих ростов, в высоту. Посередине зала стояла невысокая загородка с белокаменной резьбой, за которой в полу темнел провал. Резьба была такая же, как на башенке с часами. В нишах у стены стояли засушенные цветы светосбора, они освещали зал таким приятным светом и давали едва заметный нежный запах. Между нишами помещались сундуки из черного дерева с коваными замками и резьбой на боках. Над ними на стенах виднелись картины, созданные то ли из цветного стекла, то ли из самоцветных камней, а может, из того и другого вместе. Стены между картинами были расписаны красными цветами, синими листьями и желтыми птицами. Краски картин были ярче, росписи на стенах выглядели фоном для картин, подобранным с отменным вкусом, и все это искрилось и переливалось в нежном свете светосборов. Картины рассыпали искры, но это разноцветье и сверкание не резало глаз, а только придавало выразительности изображениям
– Вот что создали здесь наши предки! – в полный голос заговорил Мадор. – Помнишь, как в «Неукротимом»?
И победил он тогда мастеров,
Предателей покарал он.
Дом их стал домом его сынов,
Славы народа началом.
– Тише! Но сначала это был дом рудоделов! – шепотом возразил Геранд. Конечно, рудоделы не особенно человеколюбивы, но все же расписать этот зал могли и они. Во всяком случае, несколько дверей, окованных черным металлом, в разных концах зала были явно сделаны рудоделами, а узоры из цветов и листьев, идущие по наличникам и широкому засову, были точно такие же, как на стенах. Но что там изображено на картинах? Если разобраться в этом, сразу станет ясно, кто их создал!
Геранд пригляделся к одной из картин. На ней малорослый, но коренастый, рудодел с голубой серьгой в ухе ковал молотом на наковальне что-то раскаленное, с двумя длинными зубцами, а рядом стоял высокий воин в шлеме и кольчуге, с мечом на поясе и длинными волосами, заплетенными по-старинному в четыре косы. В ухе воина тоже блестела ярко-голубая серьга, а лицо его с яркими черными глазами и широкими черными бровями сразу показалось Геранду знакомым. На кого-то он похож, этот древний воин! Геранд присмотрелся. Нет, ни на кого знакомого он не похож, просто это повелитель вещей, такие лица Геранд каждый день видел на Нимелоре – в училище, на улице, и по утрам в зеркале тоже!
