Наследство последнего императора. Том 4 - страница 39



Грондейс откупорил бутылку, понюхал пробку – в купе распространился аромат дорогого напитка.

– Не рано ли? – Новосильцева кивнула на бутылку.

– Что вы, драгоценная барышня, в самый раз! – убежденно заверил Грондейс.

Он разлил кофе на три четверти каждой чашки и до краёв добавил коньяку.

– Сахар? – спросил он, берясь за коробку с махоркой.

– В кофе?

– Ни один разумный араб или турок не станет пить кофе без сахара. Хоть чуть-чуть (он выговорил «тшут-тшут»), но подсластят – они же известные всему миру знатоки, с древних ещё времён.

В «Элитной махорке» оказался желтоватый сахар-песок. Лодевейк отмерил для Новосильцевой полторы ложки, себе положил одну.

– Откуда у вас такое сокровище? – поинтересовалась Новосильцева, прихлебывая из чашки и ощущая начальный полувосторг легкой эйфории.

– Вы про кофе? От негодяев интервентов. Из английской миссии.

– Вы прекрасно его готовите. Такого замечательного я еще не пробовала.

– Это еще что! Вот кофе по-явански – действительно чудо. Но его слишком долго надо готовить. И сложно.

– Вы умеете?

– Разумеется. Как любой прожженный колонизатор. Особенно, голландский, – скромно усмехнулся Грондейс.

– Секрет?

– Никакого секрета. Зерна нужно измолоть почти до пыли. Полученное засыпаете на мелкую сеть, а еще лучше – на кусок холщовой ткани. Добавляете щепотку соли. И медленно, не меньше получаса льете на кофе холодную воду, чашки полторы. Выходит немного крепчайшего экстракта. Слегка разбавляете кипятком – готово. Кофе получается подсоленный, конечно. Не для араба с турком. При случае непременно вас угощу. Но не каждое сердце выдерживает такую крепость.

Он взялся за кофейник.

– Изволите еще одну?

– Нет сил отказаться, даже если захочу! – с жаром заверила Новосильцева.

Теперь Грондейс наполнил чашки только до половины. И снова доверху налил коньяку. Новосильцева решила было возразить, но раздумала. Коньяк пополам с кофе ей пробовать еще не приходилось.

– Тоже по-явански? – поинтересовалась она.

– Нет, – засмеялся Грондейс. – Мой собственный рецепт.

– Коньяк, конечно, тоже от ваших интервентов. Французский?

– Вы не поверите, – сказал Грондейс. – Во-первых, не от моих. Во-вторых, местный. Больше того – деревенский.

– В Сибири растет виноград? В деревнях? – удивилась Новосильцева, сделала большой глоток и закашлялась.

– Нет, конечно! Сначала русские гонят спирт из разных ягод – черники, брусники, добавляют облепиху. Потом настаивают. Только не в дубовых бочках, а в липовых. И кладут туда дубовые листья. Представляете?

– Тогда это не коньяк. По крайней мере, не по-французски.

– Разумеется, не коньяк. Только бутылка. А назвать можно, как угодно. Главное – чудо как хорош.

Он продолжал говорить, однако Новосильцева уже начала таять изнутри и скоро уехала далеко-далеко, так что почти не воспринимала слов, только интонацию. Речь Грондейса лилась, проплывала мимо, как проплывали за окном поля и деревья. Шипели, иногда повизгивая, рельсы под колесами шестиосного вагона, редко и деликатно постукивали на стыках. Иногда экспресс нагонял чешские эшелоны. Тогда «Русский пасифик» резко снижал скорость и тоскливо тащился за чехами до ближайшего разъезда. И как только путь освобождался, снова смело нырял в туннели, зависал над бездонными обрывами, притормаживал на спусках и чуть ни не вскачь взбирался на подъемы. Ехать бы так без остановки. Без конечной цели, без тревог и страхов, без станций. «Интересно, – вдруг рассеянно подумала она. – Вагон сделан по системе Полонсо?»