Мы быстро доезжаем до места назначения под аккомпанемент страданий Хоуп, вместе с моим «давай просто успокоимся».
И вот наконец-то наступает сахарная гармония.
Мы сидим в сквере недалеко от балетной студии Аннабель, которую она недавно открыла. Теплый весенний ветер обдувает наши лица, а кусок сахарной ваты вылетает из пальцев Хоуп, застревая в ее волосах. Детский смех разлетается, как звон колокольчиков.
– Не шевелись, – хохочу я.
Мои пальцы пытаются аккуратно достать сладкое недоразумение из кудрей Хоуп, чтобы они не слиплись, и нам не пришлось выстригать ещё один клок волос. На прошлой неделе карамельная конфета уже забрала с собой часть ее шевелюры.
Подобно саперу, я успешно справляюсь извлечением сахарной бомбы и протягиваю фанту Хоуп. Она делает глоток через трубочку, а затем начинает извиваться на своем месте с широко распахнутыми глазами.
– Колючая! – ее голос переполнен радостным возбуждением. – Ещё!
В моей груди разливается тепло, смывая тягость и дерьмовое послевкусие от событий сегодняшнего дня. Хоуп щурится от солнца, придающего золотое свечение ее кудрям. Она похожа на ангелочка с тех открыток на День святого Валентина.
– Папочка, тренировка, нам пора.
Иногда я думаю, что мой ребенок ответственнее меня.
– Верно, пойдем.
Она спрыгивает со скамейки, берет меня за руку, и мы идем в студию. Я смотрю на наши ладони, все еще удивляясь этому контрасту: большая – маленькая. Все еще удивляясь, что я отец.
Родитель, являющийся для нее гарантией безопасности, надежности, чертовой нерушимой крепостью. По крайней мере, вот таким я должен быть. А не тем, кто встречает новый день и сажает всех своих демонов на цепи, чтобы они не утащили его на дно.
Мы приходим в балетную студию. Аннабель прощается поклоном с детьми из предыдущей группы, а когда замечает нас, машет рукой. Хоуп оживает, слегка приподнимая уголки губ.
– Привет, как ваши дела? – Аннабель целует Хоуп в щеку, а затем обнимает меня.
– Я хочу окунуть в слайм всех детей, их родителей и воспитателей в детском саду. Чтобы они до конца своих дней доставали это дерьмо из волос, – шепчу ей на ухо, пока мы не успели разорвать объятия.
– Очень… антистрессово, – шепчет она в ответ.
Аннабель отстраняется и просит свою помощницу проводить Хоуп в раздевалку. Я целую свою девочку на прощание, нашептывая ей слова успокоения. Кто-то скажет, что эта чрезмерная забота до хорошего не доведет, но у меня не получается иначе. Как и любой родитель, я бываю с ней строг. Редко, но бываю. В такие моменты я превращаюсь из «папочки» в «папу».
– Я обязательно вернусь. Обещаю, – произношу слова, в которых она нуждается.
Я ни разу не бросал ее, но, по какой-то причине, Хоуп, как и мне, нужно это проговорить.
– Что случилось? – интересуется Аннабель, когда мы остаемся наедине.
Я запускаю руки в волосы и присаживаюсь на диван, расположенный около входа в балетный класс.
– Третий раз за неделю меня вызвали в детский сад, потому что чертов Билл перевернул на нее ведро песка. Ведро, которое дала ему Хоуп, потому что подумала, что он хочет с ней поиграть. Она пошла на контакт, а в ответ получила гранату. В понедельник Алиса или Мелиса, я уже запутался в этих именах, перекрасила волосы Эльзы в черный, а затем оторвала ей голову со словами: «Мама говорит, что все блондинки – тупые шлюхи». Откуда вообще пятилетний ребенок знает о шлюхах? И, напоминаю, Хоуп блондинка, – выдыхаю я сквозь зубы.
