Читать онлайн Екатерина Нечаева - Наташа. Роман



Редактор Владимир Николаевич Нечаев


© Екатерина Васильевна Нечаева, 2024


ISBN 978-5-0065-0560-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Философское послепрочтённое

Альберт Камю в «Мифе о Сизифе» говорил о том, что единственно важный философский вопрос – это «стоит ли жизнь того, чтобы её прожить?». По большому счёту, это вопрос о счастливой жизни – как быть или как стать счастливыми?

Вы держите в руках третий роман Екатерины Нечаевой. Каждый из них так или иначе связан с ответом на этот вопрос. Первый роман «На другой стороне лжи» – по сути, об истоках человеческого счастья и несчастья. Второй, «Юрфак», – о том, что мы обязаны быть счастливыми из любви к себе и другим, которая только одна и способна преобразить и залечить детские травмы.

Данный роман поднимает тему счастья из самых глубин присущего всему живому желания жить, которое на уровне человека порождает проблему смысла жизни. Причём, очень важно, что это желание жить здесь показано и в его минимализированном виде – «лишь бы выжить», и в своей предельной полноте – «жить в полное дыхание, даже стоя на краю пропасти». Ещё Данте в своей «Божественной комедии» писал о том, что все человеческие желания ведут к счастью, но при одном условии, если мы не соглашаемся на малое. Согласие на малое – из страхов или лени – и является источником всех несчастий человека, согласие на малое замораживает жизненные силы, вызывая в человеке чувство усталости, скуки, приводя к тому, что ты живёшь не свою жизнь.

Главная героиня романа оказывается в целом букете негативных экзистенциальных переживаний – одиночество, ужас, отчаяние. Кого-то эти переживания окончательно отправляют на дно, а в ком-то они пробуждают чистое желание жизни – сильное до такой степени, что на меньшее, чем на счастье, он уже не согласен. И этот, последний, ни в коем случае не желает становиться источником боли ни для других, ни для себя. Не желает быть пулей, не способной увернуться от действия физических констант и законов, но – желает быть существом, свободно и играючи конституирующим себя в мире. Он, как змея, которую героиня однажды подержала в руках, жаждет освободиться от старой – пусть и шелковистой – кожи, и вырастить новую – со-причастную себе.


Сбрасывать кожу – наросшую шелуху —

змеиная драма, но как без неё сбываться (?!):

бескожной – больней, но – верней обновлять судьбу,

застрявшую меж узоров сверкающим глянцем,


чья яркость скрывает нательные письмена…

Таинственность знаков не терпит власти и славы.

Вглядеться же в них – обрести средь иных себя,

кожею вновь обрастая в любви и… забавах!


Экзистенциальная интенция романа хорошо видна в описаниях линий жизни разных героев: кто-то существует, а кто-то бытийствует. По Мартину Хайдеггеру, личностное бытие возможно только в горизонте времени, которое переживается человеком не столько как факт изменчивости всего и вся, сколько в качестве временности, преходящести, конечности и мира, и себя. Именно осознание и принятие человеком в себе этой базовой уязвимости и даёт желанию жить накал. Снижение же этого накала неизбежно умаляет ценность самой жизни.

Роман заставляет вспомнить и переосмыслить периоды жизни, в которых желание еле-еле теплилось, он запускает и инициирует важную внутреннюю работу по пониманию того, а как ты живёшь сейчас, не поступился ли своим счастьем ради мнимых целей? какие «обратки» ты получаешь от прошлого, владеющего тобой в момент их получения? по кругу ли ты ходишь или смог его разомкнуть своим жизненным порывом?

Чаще всего, болезнь – это крик уже-ослабленной воли-к-жизни о помощи. Можно сдаться, закрыться от этого крика, а можно сказать жизни «Да!», о чём писал в своё время Пауль Тиллих в «Мужестве быть». Мужество сделать первый шаг, дав в себе место трём вечным сёстрам: вере, помнящей о величии человека, причастного вечному и высокому; надежде, деятельно ожидающей грядущего, усматривающей в каждой встрече с Другим красоту и перспективу себя-иного (ибо любая встреча нас меняет); и, конечно, – любви как силе, оживляющей настоящее (стоящее в качестве стоящего).

Всё познается в сравнении. Прошлые романы легки в чтении своим стилем вплетения сюжетов, героев, исторических сведений в канву повествования, своей – и в нынешнем тексте явленной – высокой художественностью. Однако в данном произведении почувствовалась иная лёгкость. Такое ощущение, что Екатерине удалось сбросить с плеч авторский «груз» ответственности за сказанное слово, чреватой излишней серьёзностью. Здесь автор с прекрасным чувством юмора позволил себе поиграть и с именами отдельных персонажей, и с их личностными описаниями, и с характеристикой животных, а также блистательно передать трагикомичность отдельных эпизодов.

Роман «Наташа», как и предыдущие два, является подлинным свидетельством авторской любви к природе и истории Пермского края, к людям, вобравшим в себя дух восточной окраины Европы, уральских гор, лесов и множества больших да малых рек. И любовь эта выражена красивейшим образом!

Человек-творец опустошается, выпуская в жизнь созданное им, которое, в свою очередь, уже наполняет души читателей, зрителей, слушателей. Весь мир – это сообщающиеся сосуды: в одних убывает, в других прибывает. Единственный неиссякаемый сосуд – это мир в его многообразии. Для одних – он таков и есть сам по себе, для других – за всем этим стоит Бог, мыслящий идеи всех вещей (Аристотель), однако здесь совсем не важны мировоззренческие нюансы, главное, что есть творцы, которые – из ответа (вот он – источник настоящей ответственности!) на вторжение в них мира ли, Бога – из неясных очертаний идей, образов, сюжетов отливают законченные художественные формы.

В душе живёт надежда, что роман Екатерины Нечаевой, который вы держите в руках, не последний. Желаю насладиться! И жду новых произведений!

Наталия Алексеевна Хафизова, кандидат философских наук,

поэт, эссеист, член Российского союза писателей


«…Автор умело работает в разных стилях. Здесь вам и театр абсурда, и чистая беспримесная драма, и ироничный стёб. Очень бережно, иначе не скажешь, без намёка на пошлость, представлена сцена эротического содержания. Основные ключевые герои повествования выписаны подробно, и о каждом из них рассказ ведётся в своей индивидуальной, узнаваемой, манере. Присутствуют лирические и глубоко философские рассуждения, связывающие и сглаживающие переходы и смену действий, позволяющие перевести дух…»

Владимир Николаевич Нечаев, кандидат технических наук

Пролог

«Когда-то давно в стволе револьвера я был пацифистом, но кто-то выстрелом в радугу оборвал мою жизнь. С тех пор я больше не болен и не летаю, лишь иногда сквозь хрупкое стекло вижу глаза, изъеденные солью. В них – белое платье в секторе радуги и вечность до вероятной цели».

Свет бьёт в глаза так ярко, что боль сквозь зрачок проникает в мозг и калёной стрелой проносится вдоль позвоночника. Наташа стоит на самом краю. Она, не различая никаких звуков, чувствует, как пальцы босых ног холодит пропасть, разверзшаяся между ней и остальным миром. Белое длинное платье, пронзённое светом, но не позволяющее сквозь материю рассмотреть фигуру, не колышется ни единой складкой. Всё замерло. Сейчас, в этот момент, когда ушли все слова, когда отсвистели все пули, есть только свет. И ничего больше. Свет громоздится вокруг, давит на плечи, вливается в ушные раковины и шумит океаном, но это не тот океан, что выбрасывает на берег то шелесты, то стоны, то рокочущий шум, а тот, что раскрывает природный звук в самом центре своего сердца, там, где его никто не услышит, там, где он может быть самим собой.

Постепенно глаза привыкают к свету, боль растворяется, становится слышен гул. Он наползает на свет, проникает в него, перемешивается с ним и полностью поглощает струящееся отовсюду сияние.

Странное чувство охватывает Наташу. Ей чудится, как звук и свет меняются местами: звук обретает видимые очертания, а световые волны начинают звучать, как огромный вселенский орган. Всё непривычно и незнакомо, но её это уже не пугает, потому что она обрела устойчивость, отчётливо поняв, что край – это самое цепкое, он держит крепче всего, что ничего страшного с ней не случится – всё страшное перемололось в жерновах огромной мельницы, между двумя мирами: миром звука и миром света.

Затихающий свет обнажал будущее, расширяющийся гул успокаивал прошлое, разнося повсюду рокочущие волны. Всё случилось так, как она и не смела мечтать. Наташа закрыла глаза, чтобы на мгновение удержать выпавшее ей сегодня, которое, возможно, не случится уже никогда.

Вот так – на самом краю, в белом платье, с закрытыми глазами, ослеплённая несущимися на неё звуками. Словно в самом сердце океана. Она счастлива! Да, сегодня она счастлива, потому что освободилась от каких бы то ни было страхов, сомнений, сожалений. Грудь переполнял восторг, который хотелось щедро выплеснуть, чтобы океан стал ещё на одну каплю больше, но Наташа задержала дыхание – она хотела побыть наедине с обрушившимися на неё ощущениями, хотела прочувствовать и запомнить их. Она успеет вынырнуть. Всему своё время. И столкновению с океанской волной тоже. А пока, до момента, когда её накроет гул, когда она сама станет этим гулом, она будет стоять, замерев на отвесном краю, а потом – откроет глаза.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ГДЕ ЖИВЁТ РАДОСТЬ?

Глава первая. «Ты родилась Наташей»

***

– Ненавижу! Ненавижу вас всех! – потрясая слабо сжатыми кулачками, обтянутыми белой просвечивающей кожей с тонкими яркими жилками, вскрикнула растрёпанная старуха. Она приподняла голову, в изнеможении замолкла, закрыла лицо дрожащими пальчиками и зло зашептала: – Почему я? Почему? Я жить хочу! Жиииить, чёрт бы вас всех побрал! Жить… Просто жить… Как же больно-то… Господи, если бы ты был, ты не позволял бы мне так мучиться… Не позволял бы мне умирать… Не позволял бы, господи… Дайте что-нибудь! Как же больно-то, как мне больно! Наська!

Старуха выгнулась, смяла одеяло, распластала руки в стороны и отчаянно закрутила головой. Взгляд её стал таким диким, что все отвели глаза. Дочь, понимая бесполезность своих действий, в спешке поднесла матери болеутоляющее, но та оттолкнула лекарство и вцепилась ей в руку, оставляя на нежной коже синяки. Дочь не знала, что говорить, как успокоить, и только слушала, как больная, безумно глядя ей в глаза, изрыгала проклятия:

– Это ты! Ты должна была сдохнуть, ты и твой приплод! Я ради вас от любви отказалась, всю жизнь с этим (она презрительно ткнула пальцем в понуро сидящего возле кровати мужа) прожила. Я, вместо того чтобы каждый день подниматься на театральные подмостки, шла на завод! Изо дня в день – на осточертевший завод, а могла бы сделать карьеру актрисы, у меня всё, слышите – всё! – для этого было! А теперь неугодна стала, муки смертные терплю. За что-о-о?

В комнату вбежала полненькая девчушка – тот самый приплод пяти лет от роду по имени Наташка. Старуха мыргнула на неё страшными глазами, открыла рот, но не смогла произнести ни слова и отвернулась к стене. Наташа боялась эту взлохмаченную больную старуху, но любопытство было сильнее, да и она привыкла её бояться, ведь Люция Эдуардовна не отличалась добрым нравом и покладистым характером даже тогда, когда была вполне здоровой. Всю сознательную жизнь она разыгрывала из себя жертву, вращая мир вокруг себя, то властвуя, то капризничая, то жалуясь на несуществующие боли в сердце, в желудке, в горле. Выйдя однажды замуж за парня из далёкой таёжной деревни, она не обрела с ним счастья, несмотря на его работоспособность, дружелюбие и неимоверную заботу. Она часто злилась на мужа из-за его «великой неотёсанной благодати» и проклинала своё замужество. На каждом углу она кричала о том, что он страшный человек, потому что его главная черта – это исполнительство и угодничество. Она уже давно забыла о том, как когда-то хвастала перед подругами, мол, вот какого медведя себе подстрелила в лесах уральских у самого подножия гор, как гордо демонстрировала его в своих кругах, претендующих на светскость, как похохатывала над его самым что ни на есть медвежьим именем – Михаил Иванович Потапов. А неотёсанный житель лесов, на тот момент подросток чуть более шестнадцати, взирал с удивлением и восторгом на городскую жизнь и на подруг головокружительной двадцатидвухлетней бестии Люции. Он и сам толком не мог объяснить, как так случилось, что он оказался в её объятьях… а потом вместе с ней в этой квартире…