Он остановился перед комнатой, которая была запретной для входа на протяжении трех с половиной лет. Он посмотрел на высокие, тяжелые двери и впервые ему захотелось их толкнуть. Рука зависла в воздухе, но силы оставили его. Он опустил голову и обреченно побрел обратно в спальню.
Он все еще любил жену так же сильно, как теперь ненавидел кино. Те немногие моменты в его жизни, когда ему не надо было притворяться и когда он чувствовал себя в безопасности, были только рядом с его женой. Элва была для него всем, а он всегда вел себя с ней так, будто она была ничем. Он не мог справиться со своей болью, причиненной ее уходом. И ничто не помогало ему. В иных тяжелых случаях время не лечит.
Элва была права: она была несчастна рядом с ним. Так же, как он был несчастен без нее. Уйдя, она забрала у него самое главное: желание снимать фильмы. Точнее, он сам ей это желание отдал, а еще точнее – швырнул от злости ей вдогонку. Со всеми остальными желаниями. А она даже не обернулась. Ни разу. И единственное, чего ему хотелось каждый день, так это чтобы Элва снова была с ним. Но он ничего для этого не предпринимал. Ни единого шага. Он никогда ей не звонил и не писал, и она наверняка даже не подозревала, что для него значила. Он не умел просить прощения и ни разу в жизни этого не сделал, а если быть до конца честным, то попросту признавать свои ошибки и открыто заявлять, что был не прав. А что еще он мог сказать этой идеальной женщине? Этому ангелу с золотыми волосами?
Он ничего не хотел о ней знать. Особенно если она счастлива без него. Он не общался из-за этого с дочерью, оборвав с ней связь несколько лет назад. Оливия училась на факультете сценаристов. И наверняка даже не вспоминала о своем отце-неудачнике.
А что кино? Разговор с Тайлером растормошил то, что он изо всех сил старался запихнуть в самые потаенные ящики своей души. Он с ненавистью посмотрел на стопку листов распечатанной книги, ударил по ней рукой, и черно-белые листы, словно испуганные птицы, разлетелись по комнате.
Во что он превратился в свои сорок пять? Он уже и сам не понимал, редко смотрясь в зеркало и уже не помня, каким он был еще несколько лет назад. Он всегда раньше недоумевал, видя бесформенных людей, он удивлялся их обжорству, лени и отсутствию силы воли. Теперь же он сам был одним из них. От него плохо пахло его унылым образом жизни.
Писать книгу он стал, чтобы выговориться. Чтобы хоть кому-то рассказать о своих чувствах и, возможно, даже покаяться. Ему нужна была поддержка искусства, и если он отрекся от кино, то на помощь пришла литература. Он хотел отделить себя самого от собственных печальных мыслей и создал героя по своему образу и подобию, чтобы самому, в конце концов, не стать им в реальности.
Отдав все свободное время рукописи и сознательно заперев себя на пару лет в четырех стенах, он потерял интерес к повседневной жизни. Его не интересовали женщины, он пристрастился к выпивке и дешевой еде. Он почти перестал общаться с людьми, ограничиваясь редкими встречами с приятелями. Он придумал свой собственный мир, который полностью его устраивал. Он бился в нем со злом и побеждал. Он придумал идеальную любовь, которая возбуждала и была его личной фантазией о том, что бывают чувства выше физического удовольствия, выше удовлетворения ненасытного эго, выше материальных стенаний.
И теперь, когда он закончил рукопись, он не почувствовал облегчения, но ощутил себя вырванным из привычной действительности и совершенно не знал, куда идти дальше. Он запутался и заблудился. И выход не представлялся ему возможным. Сбережения постепенно заканчивались, и будущее не сулило ему ничего вдохновенного или хотя бы хорошего. Он внезапно понял, что лечебный эффект от писательства был кратковременным и теперь нужно как-то зарабатывать на жизнь. А у него не было на это сил.
