– Здрасьти, – чуточку развязнее, чем следовало бы, поздоровался я, снимая с себя ремень с надраенной блескучей бляхой и расстегивая шинель. – Ничего, если мы с вами дальше вместе поедем? Вам вообще куда? Мне вот до Павлодара пилить.
Повесив шинель на крючок за спиной у себя и закинув шапку на верхнюю полку, я отвернул ее постель и уселся на голую полку с краю. Эта моя предупредительность, похоже, понравилась блондинке.
– Да садился бы на одеяло, – улыбнувшись и обращаясь ко мне на «ты», сказала она. Я это оценил как выказанное расположение и тут же обрадованно разулыбался.
– Ну, на одеяло, так на одеяло!
И приподнявшись, вернул отвернутый угол постели на место и с довольным видом снова уселся, теперь уже на одеяло.
– Меня Маратом зовут, – сообщил я очаровательной попутчице, уже начиная влюбляться в нее. – Так ты так и не сказала, куда едешь. Хорошо бы до Павлодара! Целых два дня вместе!
– Валя, – церемонно протянула она мне узкую прохладную ладошку. – Нет, мне немного поближе. Я в Шортандах выйду.
– Шортандах… Никогда не слышал.
– Да не Шортандах, а Шортанды! – зазвенел колокольчик ее милого смеха. Спящий на противоположной нижней полке сосед заворочался, повернулся лицом к нам. Это была мордатая тетка с растрепанной прической и недовольным заспанным лицом.
– Молодые люди, нельзя ли потише, – басом сказала она, и снова повернулась к нам спиной, натягивая простыню на голову.
Валентина заговорщицки прижала палец к губам. Дальше мы общались шепотом. Оказалось, Валентина ездила в Подмосковье навестить своих предков – бабушку с дедушкой, а в Шортанды она живет с родителями, которые в конце пятидесятых приехали сюда по комсомольской путевке на целину.
Работает в школе старшей пионервожатой и учится заочно в техникуме в Целинограде. Была недолго замужем, но не ужилась со свекровью, на сторону которой стал ее сын, то есть Валин муж-козел, и она бросила его и вернулась к родителям.
Поведал и я о себе – моя биография была еще короче и уместилась в нескольких словах: школа, завод, армия.
Пару раз из своего купе к нам просовывал голову Витька Тарбазан и свирепым шепотом звал меня:
– Иди давай уже, самогонку допьем!
Но я досадливо отмахивался от него и не менее свирепо вращал глазами: отстань, не видишь, я с девушкой.
Витька строил шкодную рожицу и исчезал. А мы продолжали негромко болтать под перестук вагонных колес и дружный храп наших соседей.
– Пошли, подымим в тамбуре, – предложил я Валентине – мне в самом деле очень хотелось курить.
– А что у тебя?
Я повернулся к шинели и вытащил из кармана распечатанную пачку «Примы».
– Вот.
– Ну нет, – сказала она. – Давай мои покурим.
Валентина вытащила из-под матраса сумочку, щелкнула ее замочком и извлекла голубоватую пачку болгарских сигарет «Стюардесса». Была у нее и зажигалка. И мы отправились в тамбур. Витька Тарбазан со своей Татьяной сидели рядышком на нижней полке и закусывали вареной курицей и огурцами.
Я подмигнул им, и они зашушукались.
5
В грохочущем прокуренном тамбуре мы с Валентиной сразу повернулись друг к другу, я прочел в ее улыбающихся глазах: «Можно», несмело обнял девушку, притянул к себе. Валя обхватила мою шею руками и сама поцеловала меня.
Отдышавшись, она с укоризной спросила:
– Ты что пил, алкоголик?
– Да самогонкой угостили.
И в этот раз сам впился в ее губы. Они оказались неожиданно мягкими, податливыми. Да еще вдруг у меня во рту оказался ее язык. Он шевелился там, исследовал мой язык, гладил мое нёбо. Ничего подобного в своей жизни я еще не испытывал и пришел в страшное возбуждение. Это, понятное дело, выразилось всем известным способом.
