Найденные во времени - страница 37

– Мой хозяин уже вкушал.

– Ольг, – обернулся я к нему, – да что с тобой сегодня? На родине мы же едим кровяную колбасу.

– Я не ел никогда, – ответил он. – И в нашем роду – тоже. Прости, что не поговорил с тобой заранее. Но, сдается мне, здесь не только кровь животных…

Я недоуменно посмотрел на него, ничего не понимая. Не много ли он на себя берет?! От этой мысли меня отвлекло творившееся с сидящими за столами. Их движения из пьяно-вальяжных превращались в резкие, ухватистые, рвущие, какие-то даже звериные. И они при этом довольно хохотали, кривлялись, хлопали друг друга по плечам, спинам, коленям… Это делали даже женщины! Неужели Ольг был прав, предупредив меня?! В это время заиграли рожки, свирели, сопелки, луки, ударили барабаны и бубны. Слуги ловко подхватили блюда с обглоданными скелетами зверей и вынесли вон. А на их место выкатились восемь шутов и шутих. Ох, что они вытворяли!

Первым пустился в пляс лысый толстяк с красным обвислым лицом, лоснящимся от жира и пота. Он был в грязной засаленной и залитой вином рубахе и таких же штанах. В одной руке он держал полуобглоданный окорок, в другой кувшин с вином. И к тому, и к другому толстяк то и дело прикладывался. Все движения его выражали ненасытность. Но это веселило зрителей. Они кидали ему мелкие куски, и толстяк жадно, но вместе с тем ловко, ловил их ртом. А потом запивал из кувшина, разбрызгивая вино в разные стороны. Вдруг к нему прильнула тонкая, грациозная, но с неестественно большой грудью, шутиха. Единственной ее одеждой была прозрачная накидка. Но руки, ноги, шея сверкали обильными драгоценностями. Она обвивалась вокруг толстяка, делая самые невероятные, неестественные и непристойные движения, – даже я отвернул от нее взгляд. Но, оглядев залу, увидел, что глаза сидящих за столами жадно ловят каждое движение шутихи, горят каким-то красным светом, а языки облизывают пересохшие от возбуждения губы. Многие хлопали в ладоши и топали ногами, одобрительно выкрикивали что-то нечленораздельное. Даже глаза верховного волхва возбужденно поблескивали, а посох постукивал о пол в такт музыке. Я взглянул на королеву, королевну и королеву-вдову. Они сидели, низко опустив головы, и губы их что-то шептали. Третьим выступил тощий коротышка в серой драной рубахе, увешанной всякими золочеными побрякушками. На поясе у него висели мешочки, внутренность которых позвякивала в такт его прыжкам. Он обегал вдоль столов, протягивая правую руку, как бы клянча денег. Ему давали мелкие монеты, которые тут же исчезали в мешочках на поясе. В то же время другая его рука хватала со стола то небольшое блюдо, но ножичек, то малую женскую чашу, которые тут же прятались за пазухой. Он непрерывно кривлялся: жалобность сменялись сарказмом, улыбка – гневным выражением… Зрители корчились от смеха.

Четвертый шут был страшен. Длинный крючковатый нос свисал до далеко выступающего вперед подбородка. Маленькие глазки, бегающие по сторонам, казалось, метали молнии. Скулы находились в постоянном движении. Он толкнул шутиху, рыкнул на третьего шута, сорвав у него с пояса один из мешочков, пнул толстяка и вдруг залился собачьим лаем, кидаясь на других, пытаясь ударить, толкнуть, и опять пнуть кого-нибудь… Сидящие за столами стонали от смеха, улюлюкали, кидали в него мелкие кости. И тут в центр залы выплыли еще две шутихи. Одна – с зелеными волосами, другая – с белыми, как снег. Движения этих были какими-то обрывающимися в самом их начале, словно делались через силу… Глаза шутих изредка поднимались от пола, полные слез, печали и уныния. Музыка при их появлении стала похожа то ли на собачий, то ли на волчий вой. Другие шуты пытались их тормошить, щипали, слегка толкали, раскручивали. На это одна из последних оскаливалась и щелкала зубами, а другая делала вид, что рыдает… Это вызвало новые взрывы хохота зрителей. Но вот появилась еще одна пара. Женщина была некрасива собой, но изысканно одета и вся унизана всевозможными украшениями. Высокий, стройный, почти по-женски красивый мужчина в одежде был ей под стать. Правда, было видно, что все украшения – ненастоящие, но это не мешало им важно, как-то по-петушиному, пройтись по кругу с высоко поднятыми подбородками. Женщина откуда-то достала большую – под золото – монету, и, обведя всех собравшихся взглядом сверху вниз, подала ее шуту с мешочками на поясе. Мужчина же вообще ни на кого не смотрел. Он встал посередине залы, достал из складок плаща металлическое зеркало и уставился в него. Так в полной тишине прошло несколько мгновений.