– Вот это! – почти крикнула Марта и указала пальцем в угол, где висела фотография в лавровом венке. – Она тоже была женой, моей матерью, и мой отец очень сильно любил ее, a другие люди восхищались ею.
Она подскочила к стене и вернулась с обрывком газеты.
– Посмотрите сюда – читайте – и скажите мне, не была ли моя мать великой актрисой!
С триумфом Марта наклонилась вперед и смотрела ему в лицо сверкающими глазами, пока он изучал потускневшие строчки – медленно – раздумывая, что было бы для нее лучше – лишиться этой иллюзии или сохранить ее. Он был достаточно хорошо знаком с бульварной литературой, чтобы понять, что эта рецензия была напечатана в каком-то провинциальном городе, что автор, скорее всего, находился под влиянием только красоты актрисы, а возможно, и звона монет. Он ни на секунду не сомневался, что старая фрау фон Нордхайм была права, когда видела в невестке не более чем третьеразрядную актерку, но нужно ли было лишaть ее дочь памяти о ee матери, которую она никогда не знала?
И поэтому он серьезно вернул ей газету и сказал:
– Пусть память, которую Вы храните о своей матери, останется нетронутой, Марта! Но утешьте себя тем, что лавры не могут вырасти для всех!
Марта смотрела на него с нетерпением и некоторым разочарованием, но она молчала.
В тот же вечер Грегор сказал Альтену:
– Только не поощряй у Марты увлечение театром, это слишком сильно будоражит ее воображение. Она еще так молода.
Виктор с сердитой улыбкой открыл злополучный ящик.
– Даже если бы я захотел это сделать, мизерные остатки здесь все равно не позволили бы этого!
А потом он вскочил со стула и, проведя рукой по волосам, мучительно произнес:
– Эти проклятые деньги! Эти жалкие деньги! Он порабощают душу и сковывают ее цепями!
– Уже? – спросил Грегор, удивленно взглянув на друга.
Осенний ветер за окном снова срывал увядшие листья с ветвей липы, и Виктор вновь неподвижным взглядом смотрел на мрачные серые сумерки, а рука бессознательно играла с пером.
Прошло уже три года с тех пор, как они женаты, – три тяжелых, напряженных года, которые истощили его воображение и состарили его тело. На его красивом лице со следами духовной усталости появились складки вокруг рта и глаз, и оно сейчас еще больше напоминало лица стариков на картинах Веласкеса. Выражение лица стало нервным и напряженным. Он всегда был раздражен, эгоистичен, требовал от окружающих постоянного внимания по отношению к себе. Небольшой садовый домик часто являлся свидетелем бурных сцен между мужем и женой, хотя они старались как можно меньше контактировать друг с другом.
– Марта! Марта! – Виктор вдруг позвал так громко и резко, что это эхом отразилось от закрытых окон, но ответа не последовало.
– Марта! Марта! – он почти выкрикнул и нахмурил лоб.
– Фрау Альтен ушла, – сообщила, наконец, горничная, прибежав из кухни.
– Куда?
– Я не знаю!
– Как давно она ушла?
– Ну, часа два назад!
Улыбка мелькнула на его плотно сжатых губах, очень злобная.
– Хорошо, Полина, иди!
Несмотря на холод, он открыл окно и высунулся наружу. В нем кипела злость. Он прекрасно знал, куда обычно ходила Марта, как только она заканчивала свои дела на кухне и в доме. К Лене Даллманн!
Если быть справедливым, то Виктору не следовало винить жену, но как только возникает вопрос о собственном комфорте, трудно быть справедливым. И опять же – он не пренебрегал ею умышленно, необходимость работать, чтобы обеспечить нужды повседневной жизни, вынуждала его делать это!
