Никогда не думала, что буду ненавидеть солнце. Что за злая шутка высших сил, пославших впервые за всю дождливую неделю ясную погоду без единой тучи? Именно сегодня, в день похорон.
Почему во всех фильмах гроб опускают в могилу под ритмичный стук дождя, а в жизни светит солнце? Как оно вообще смеет сиять в такой день?
Дико осознавать, что миллионы людей сегодня счастливы. Они улыбаются, смеются, ходят на работу и учебу, встречаются с друзьями. За черной кованой оградой, отделяющей могилу дедушки, жизнь кипит, как ни в чем не бывало. И только для меня она остановилась. Моя жизнь, главная ее часть, самая значимая, умерла. И, к сожалению, это не образное выражение. Это жестокая реальность.
Я, наверное, смогла бы воспроизвести в памяти каждую травинку у своих ног, потому как не поднимала головы. Ни когда бесконечная вереница каких-то незнакомых людей выражала свое соболезнование, ни когда пришло время прощаться с дедушкой.
– Мирослава, ты нас позоришь! – сквозь зубы прошипел отец, наклоняясь к моему уху.
– Я не могу! Не пойду! – зажмурилась и замотала головой, повторяя одно и то же.
– Ты должна подойти и попрощаться! Что за детское упрямство? – наотмашь хлестнул словами.
Упрямство!? Он назвал мою боль упрямством? Дернула рукой, за которую крепко держал отец. В ответ хватка на плече усилилась, вынуждая поморщиться.
– Немедленно, Мирослава! – он попытался сдвинуть меня с места, а я, испуганно округлив глаза, уже приготовилась сопротивляться изо всех сил, цепляясь за что угодно.
Я не хочу видеть дедушку таким! Нет! Пожалуйста! Я же… я же еще помню его улыбку. Нежную, ласковую. И глаза… Они светились при взгляде на меня. А руки… Я еще чувствую их тепло на щеке.
Больше никто мне так не улыбается. Никто так на меня не смотрит. Никто не дарит мне то тепло. И никто меня больше ТАК не любит.
У меня остались лишь воспоминания. И иллюзия, что это все сон. Сейчас я проснусь, спущусь вниз и обниму дедушку. Крепко-крепко. А потом мы будем завтракать, и за столом будет звучать его заразительный смех. Ведь так? Да? Я верю.
А отец… Он хочет забрать у меня то последнее, благодаря чему я держусь последние дни. И я готова была упасть на землю, упираться ногами и руками, совершенно наплевав на то, как буду выглядеть в глазах присутствующих.
– Оставь ее. Уже люди смотрят, – спасла меня мама.
В следующую секунду плечо освободилось от захвата. Отец напоследок бросил неприязненный взгляд, презрительно скривив губы.
Так хотелось разреветься. Как ребенок. С криком, со стучащими по земле ногами и руками. Только ко мне не прибежит взволнованная мама, которая способна устранить любую причину плача. А ещё все эти люди, почему-то считающие, что мне нужно их сочувствие. Все, чего я желаю, – остаться одной и дать волю слезам, которые, казалось, должны были закончиться еще в тот день, когда я нашла лежащего на полу кабинета дедушку.
Всегда считала, что определение "бледный как полотно" ничто иное как преувеличение. Разве может человек буквально побелеть? Оказалось, еще как.
Обескровленное лицо напугало до ужаса. Я бросилась к дедушке, упав на колени. Звала его снова и снова, в панике тряся за плечи, но он не приходил в себя. Рядом с ним лежал телефон, видимо он собирался кому-то позвонить. Схватила его, дрожащими пальцами набирая скорую. Не знаю, каким чудом они разобрали, что я сказала сквозь судорожные всхлипы, но не прошло и пятнадцати минут, как мы мчали через ночной город в больницу.
